Флудий & Кузьмич

– Не знаю, пойдём в дом, а там видно будет, – лаконично отрезала она и, как ребёнка, за руку повела меня к крыльцу.

«Мудро» – заметил я для себя. – В самом деле, чего заранее паниковать и впадать в уныние, если нам неведома реакция Кузьмича; и потом: в конце концов – мы что мешок муки украли? – нет, напротив – признались друг другу в чистом и прекрасном чувстве – любви, а в ней не может быть криминала, ибо она изначально – свята».

Войдя на крыльцо, Наденька тут же пошла к Машеньке в дом; я же, проводив её растерянным взглядом, неожиданно для себя ещё раз поздоровался с егерем, который хмурым сидел за столом и о чём-то сосредоточенно думая, густо расточал аромат самосада.

– Виделись, – резонно заметил он, и начал основательно гасить недокуренную козью ногу об импровизированную пепельницу из-под консервированных бычков в томате, – ну, что скажешь…инженер-конструктор…

– А что сказать-то? – вновь бестолково впал я в ступор недопонимания текущей напряжённой атмосферы, сильно гнетущую душу Кузьмича.

– Ну, не про Бориску же убого я тебя, Федь, спрашиваю: мне на него наплевать, растереть и забыть…- весьма резко ответил егерь, пристально вглядываясь мне в глаза.

– Так вы…ты…про Наденьку? – спохватился я, сбиваясь от нахлынувшего волнения.

– А то про кого же! мне, если честно, Фёдор Фомич, и твои эксперименты в сравнении с судьбой дочки – дело десятое, хотя и интересное.

– Так у нас с Наденькой, Надеждой Ивановной то есть – всё серьёзно, хоть у неё спросите…спроси, – так и не смог я подавить в себе волнение одновременной торжественности и ответственности момента.

– Побожись! – напирал егерь, требуя еще более весомых доказательств моему намерению.

– Вот тебе крест, – не задумываясь, ознаменовал я себя перстами, тем не менее, подсознательно отдавая себе отчёт, к чему этот традиционный и святой ритуал обязывает.

– Ну, коли так, – выдохнул Кузьмич полной грудью скопившуюся от напряжения переживания боль, – другое дело – я тебе Федь, как себе верю – даже не знаю почему – хочешь режь меня, а хочешь – полосуй.

И он в чувствах, еле сдерживая слёзы отцовской радости за дальнейшую судьбу дочери, крепко обнял меня и трижды, как заведено на Руси с испокон веков, расцеловав меня, позвал Надежду, которая как мотылёк на свет выпорхнула к нам и без лишних расспросов сразу всё поняла.

– Эх…по-хорошему – обмыть бы такое событие, да жаль нельзя – завтра…на зорьке, да почитай что уже сегодня – работа важная, так что ли зятёк? – подмигнул он мне весело отчего мы с Наденькой зардели как маки.

– Так точно! – тем не менее, успел я взять себя в руки, подражая любимой воинской риторики Кузьмича.

– Ну, ладно! так и порешим значится: завтра помолвку отметим, ну и заодно, дай Бог, успех нашего общего, государственного дела, а теперь – спать, – поставил точку счастливый егерь в обсуждениях удивительных и пёстрых событий уходящего в историю дня.

Вот так всего в пять минут я де факто стал суженым Наденьки, доселе особенно не задумываясь: как мы будем жить, где, на что, а если Бог детишками наградит, то каковы они будут…и т.п. А ведь по-своему прав был зловредный председатель, и эта тяжёлая мысль очередной занозой застряла во мне, и ноет не проходящей болью до сих пор, но, об этом – позже: слишком серьёзная и больная для меня тема.

Может быть, еще по чуть-чуть Леивки, Командор, а то что-то у меня под сердцем опять заныло? Спасибо…дружище – вы настоящий товарищ…

XII

Итак, наконец, наступил долгожданный для меня алый рассвет дня, от исхода которого зависел успех или провал операции по спасению «малютки» и как следствие – судьба возложенной на меня ВВС миссии. Если мой летательный аппарат в результате экстренной жёсткой посадки под Тверью окажется без существенных повреждений, то, как иногда абсурдно говорят местные, можно с уверенностью констатировать, что дело – выгорело.

Ровно в 5 утра, как и было ранее оговорено, без опозданий и в полном составе мы стояли у ворот кузницы, во всеоружии, готовые приступить к исполнению тайного государственного задания. Мои психологические тренинги с коллективов не прошли даром – лица товарищей были преисполнены осознанием важности, ответственности и даже – некоторой гордости от сопричастности к секретной операции в которой им было доверено мной участвовать.

Эх…если бы они знали кому в действительности помогают, то портреты моих дорогих друзей, полагаю, на порядок были бы ещё выразительней, хотя казалось бы куда уж больше, но не будем о грустном – продолжаю.