Фокусник

— Это он? — спросила мать Эда, когда тот сел в машину.

— Да.

— Что он тут делает?

— Не заводи мотор, — попросил Эд, наблюдая за Уреком в стекло заднего обзора.

Урек вскочил в автобус, который тут же тронулся с места, выпустив облако черного дыма.

— Пожалуйста, подожди меня. — Эд выскочил из машины и побежал к зданию школы. Мистера Фумоко он нашел в кабинете.

— Этот мальчик, который только что вышел отсюда, вы записали его?

— Он взял анкету домой.

— Он не сможет правдиво ответить на все вопросы.

— Пожалуйста, сядьте.

Эд опустился на краешек стула.

— Насчет того, арестовывали ли его. Его арестовывали. Он отпущен под залог и ждет суда.

— За что?

— Нападение.

— Этот мальчик?

— Да.

— На кого он напал?

— На моего отца. И на меня. Если он назовет поручителем мистера Томасси, спросите у него. Это его адвокат. Он не станет лгать вам.

— Пожалуйста, не волнуйтесь, — улыбнулся мистер Фумоко. — Карате — спортивная борьба, вырабатывающая уверенность в себе. И приемы, которым я вас научу, можно пускать в дело только в самом крайнем случае. Мне не нужны хулиганы. Они дурно влияют на других учеников. И создают школе плохую репутацию. Я подожду, пока он вернет анкету. Хорошо?

— Если вы его запишете, я прекращу занятия, — сказал Эд.

* * *

Когда Урек прислал анкету, он не сказал насчет того, что ждет суда, но Томасси, которого он назвал как одного из поручителей, подтвердил слова Эда. Более того, он прямо заявил мистеру Фумоко, что, записав Урека, тот наживет себе немалые неприятности. Мистер Фумоко хотел спать спокойно. Он послал Уреку письмо, облачив свой отказ в столь округлые фразы, что смысл написанного дошел до Урека, лишь когда он прочел письмо в третий раз.

22

Томасси вошел в кабинет и быстро просмотрел почту. Среди конвертов был и тот, которого он давно ждал. Распечатав его, Томасси прочел решение большого жюри о привлечении Урека к суду по обвинению в злостном хулиганстве.

Он набрал номер Урека, но после первого звонка положил трубку на рычаг, решив, что лучше пойти туда самому. Надев плащ, Томасси вновь вышел на улицу, навстречу холодному пронизывающему ветру.

Марвин Кантор, помощник окружного прокурора, разочарованно хмыкнул, узнав, что ему поручено вести дело Урека. Высокий, шести футов и четырех дюймов, и не слишком красивый, Кантор внешне ничем не напоминал еврея. Это обстоятельство он рассматривал как большой плюс для своей политической карьеры. Евреи стали бы голосовать за него из-за фамилии, не евреи — благодаря приятной внешности. Как ему часто говорили, он выглядел по меньшей мере нейтрально.

На вечеринках Кантор всегда оказывался в центре внимания. Этому способствовал не только рост, но и сильный бархатный баритон, без усилия достигавший самых отдаленных углов. В то же время рост Кантора становился препятствием, когда дело касалось личных отношений. Мужчины избегали его. И в двадцать девять лет он никого не мог назвать своим другом. Когда-то в Гарварде он сблизился с журналистом Генри Силлером из «Нью-Йорк таймс», но тот дорос лишь до пяти футов семи дюймов. Появление их в обществе поневоле вызывало улыбку, и, даже оставаясь вдвоем, они не могли забыть о том, что во время разговора один смотрит сверху вниз, а другой — снизу вверх. Так разница в росте оказалась неодолимым препятствием, о которое споткнулась их дружба.

В двадцать пять лет Кантор закончил Гарвард и, сдав экзамены на адвоката, заручился поддержкой влиятельных родственников и выставил свою кандидатуру на пост мэра Вестчестера, где он родился и вырос. Являясь кандидатом от республиканской партии в городке, сплошь населенном республиканцами, он полагал, что без труда выиграет избирательную кампанию. Однако его конкурент продолжал называть Кантора «высоким мальчиком, который хочет занять его место» и таким образом привлек на свою сторону немало избирателей. В ответ в одной из речей Кантор указал, что еще один адвокат-республиканец, Эб Линкольн, также не мог пожаловаться на недостаток роста. При первой же возможности кандидат-демократ отозвался о Канторе как «о высоком мальчике, который думает, что он Эб Линкольн». Это решило дело, и Кантор потерпел сокрушительное поражение.

Последующие три года он налаживал политические контакты, учился вести избирательную кампанию, выступать перед людьми. Его невеста, а затем и жена поощряла его ораторский талант. Она говорила, что умение выступать перед аудиторией очень пригодится ему в конгрессе. Сам же Кантор ставил перед собой более высокую цель: после выборов в палату представителей и сенат он намеревался стать первым еврейским президентом Соединенных Штатов.