Форма воды

Что-то изгибается во тьме под бликующей поверхностью, словно дергает ногой дремлющая собака, и что-то негромко всплескивает в центре бассейна. Эхо бежит в стороны вместе с аккуратными концентрическими кругами, а затем мягкое бормотание джунглей, заполнявшее лабораторию, тонет в визге приводимого в движение металла.

Вода разорвана огромным крестом, когда четыре пятнадцатифутовых цепи, каждая прикреплена к стенке бассейна, натягиваются туго и остро, выступают на поверхности, рождают пену и маленькие волны.

И все они ведут к единственной поднимающейся фигуре.

Режущая вода, отражения как радуги, тени как крылья летучей мыши – Элиза не может понять, что она видит. Золотые монеты глаз, то же самое, что было в резервуаре, солнце и луна – они движутся, и сияние исчезает, она видит их настоящий цвет, голубой. Нет – зеленый, коричневый… Нет – серый, красный, желтый…

Формы и оттенки перетекают одна в другую, существо движется ближе.

Оно проходит через воду мягко, почти без волн, напоминает громадную рептилию. Нижняя челюсть выглядит совсем не по-человечески, но рот пока закрыт.

Еще ближе, выпрямившись, словно не плывет, но идет.

Это образ и подобие Бога, о котором упоминал Стрикланд, оно шествует как человек. Почему тогда Элиза чувствует в нем всякое животное, когда-либо существовавшее на Земле?

Еще ближе, жабры по сторонам от шеи трепещут славно бабочки, саму шею уродует металлический ошейник, к которому и крепятся цепи. Оно сложено крепко, точно пловец, мощные плечи как сжатые кулаки, но талия узка, как у балерины, ее покрывают крошечные чешуйки, поблескивающие словно алмазы, струящиеся будто шелк, желобки, бегущие по всему телу, изгибающийся, сложный, симметричный рисунок.

Оно более не движется. До него пять футов.

Вода, стекающая с тела, не издает ни звука. Оно смотрит на яйцо, потом на нее.

Глаза вспыхивают.

Элиза словно грохается с большой высоты, ее сердце замирает от ужаса. Осторожно кладет она яйцо на бортик, затем хватает пакет и отпрыгивает за красную линию.

Ее поза выглядит испуганной, и существо реагирует, опускаясь так, что над водой остается только верхушка головы. Его глаза вонзаются в ее на один беспокоящий момент, а затем возвращаются к яйцу; под этим углом они снова выглядят голубыми.

Оно движется влево, точно ожидая, что яйцо повторит маневр.

«Он никому не доверяет», – думает Элиза, а затем с удивлением осознает, что отнесла существо к мужскому роду. В этом она почему-то уверена, все видно по грубоватости его внешности, по прямоте взгляда.

Это вызывает тошнотворную мысль: если она знает, что он мужчина, то он должен знать, что она женщина.

Она приказывает себе держаться прямо, это существо может быть первым представителем мужского рода в ее жизни, кто еще более беспомощен, чем она сама. Кивком подбадривает его: иди и возьми яйцо.

Он двигается вперед, пока позволяют цепи – два фута от бортика.

Элиза думает, что красная линия проведена слишком уж далеко, но тут нижняя челюсть существа опускается, и второй набор челюстей выстреливает изо рта словно кулак из костей. Доля секунды, и яйцо исчезает, вторые челюсти втягиваются, и вода столь тиха, словно ничего не происходило.

У Элизы нет времени, даже чтобы удивленно вздохнуть; она представляет пальцы Стрикланда, падающие на пол.

Поверхность бассейна вздрагивает, колышется как мягкая шерсть, и она интерпретирует это как удовольствие. Существо смотрит на нее глазами столь яркими, что они кажутся чисто-белыми, без оттенка другого цвета.

Она делает успокаивающий вдох через свои маленькие, ординарные челюсти и побуждает себя двигаться, двигаться, двигаться. Она засовывает руку в пакет снова, и цепи звякают, когда он двигает плечом, чтобы прикрыть себя от того, что может быть оружием.

Именно этого, видит она, он привык ждать от «Оккама».

Но это просто другое яйцо, последнее.

Она поднимает его повыше, чтобы он мог видеть, затем разбивает о другую руку и снимает кусочек скорлупы. Осторожно, крайне осторожно она протягивает ладонь – яйцо стоит на очищенном кончике – ее поза словно у мифической богини.

Существо не верит, оно изгибает верхнюю часть туловища и шипит, жабры трепещут, вспыхивая ярко-алым огнем предупреждения.

Элиза опускает голову, чтобы показать смирение, что это вовсе не представление. Она ждет. Он щелкает зубами, но жабры успокаиваются. Она протягивает руку дальше. Поднимает ладонь чуть выше, перекатывает яйцо, чтобы оно оказалось на кончиках пальцев, шар на подставке, как в гольфе.

Элиза за пределами досягаемости его челюстей и как она надеется, его конечностей.

Она поднимает другую руку зеркальным движением, она не может показать «яйцо», не уронив сам обозначенный предмет, поэтому она использует буквы: Я – Й–Ц – О.

Он не реагирует.

Она показывает снова, знак за знаком, и гадает, что они могут ему напоминать. Хищник? Стрела? Электрохлыст?

Она предъявляет яйцо, затем рисует буквы, она отчаянно хочет, чтобы он понял. Если он этого не сделает, то это значит, что существо, словно явившееся прямиком из ее снов, не имеет права существовать в этом мире!