Он неожиданно осознает, что организм в Ф-1 в некотором отношении – что-то вроде ангела, снизошедшего в наш мир, чтобы сделать его лучше, но сбитого метким выстрелом, пришпиленного к плите из прессованной пробки и снабженного ярлыком «дьявол».
Он сам принял участие в этой операции и погубил душу.
Хоффстетлер выпрямляется и шагает к Стрикланду, сходится к ним лицом к лицу. Его очки, немного сползшие, запотевают, и он не в силах удержаться, он надувает губы, точно хмурый malchik, бросивший вызов pape.
Он никогда не общался тесно со Стрикландом и надеется, что ему и не придется. Сегодня Флеминг явился с новостями, и Хоффстетлер подозревает, они могут стать тем инструментом, что позволит удержать Стрикланда в узде.
Он молится, чтобы Элиза продержалась еще несколько минут.
– Скажите ему, мистер Флеминг, – говорит он. – Скажите ему о генерале Хойте.
Сами эти слова оказывают воздействие на Стрикланда.
Это слабое утешение, но все же утешение для Хоффстетлера видеть то, чего он никогда не видел ранее: лицо Стрикланда искажается, словно складка проходит через него. Глаза становятся потерянными, на лбу возникают морщины, брови ощетиниваются, губы дрожат.
Стрикланд даже делает шаг назад, наступает на что-то и смотрит вниз, словно впервые замечает перевернутые столы и разбросанные инструменты – беспорядок, который он сам сотворил и даже не пытался скрыть. Он прочищает горло, машет рукой туда, где по полу растеклась лужа, и, когда он говорит, голос его ломается, точно у подростка.
– У… уборщики… Им нужно… убираться лучше…
Флеминг тоже откашливается:
– Мне не хотелось бы быть грубым, мистер Стрикланд, но доктор Хоффстетлер прав. Генерал Хойт позвонил мне этим утром, прямо из Вашингтона, и попросил приготовить для него некий документ. Разъяснение тех двух различных подходов к Образцу, которых придерживаетесь вы и доктор Хоффстетлер.
– Он… – лицо Стрикланда обвисает. – Звонил… тебе?
Тень напряжения читается в слабой, принужденной улыбке Флеминга, но гордость там тоже есть.
– Беспристрастный наблюдатель, – говорит он. – Вот кого разыскивал генерал Хойт. Моя задача – собрать информацию и предоставить ее, чтобы он мог вынести взвешенное решение, определить, какого курса держаться.
Стрикланд выглядит так, словно его вот-вот стошнит: лицо белое, губы лиловые. Голова слегка наклонена, будто висит на ржавом сочленении, и на планшет в руке Флеминга он смотрит как на лезвие готовой к работе дисковой пилы.
Хоффстетлер не понимает, что за власть у Хойта над Стрикландом, но ему все равно. Это преимущество – для него, для девонианца, для Элизы, и он спешит им воспользоваться.
– Во-первых, Дэвид, вы можете сказать, что я, как ученый и как гуманист, умоляю его недвусмысленно запретить подобное обращение с Образцом, исключить односторонние решения, способные повредить тому, кого мы исследуем, без причины. Наш проект пока еще не выбрался из колыбели! Мы можем столько узнать от этого существа, и вот оно, изуродованное до полусмерти, задыхающееся, пока мы болтаем. Давайте вернем его в резервуар!
Флеминг поднимает планшет, его карандаш летает по листу бумаги, и это значит, что возражение Хоффстетлера записано. В груди у него теплеет, он ощущает триумф и вновь находит Элизу взглядом, чтобы показать ей: все будет в порядке, и лишь затем смотрит на Стрикланда.
Тот таращится на каракули Флеминга, его челюсти дрожат, в глазах – ужас.
– Ннн… – произносит Стрикланд; выброс невербального расстройства.
Хоффстетлер возбужден, полон той самой энергии, которой он привык пользоваться во время больших лекций в университете. Быстро, не давая противнику выдавить что-то более членораздельное, он становится на колени рядом с существом и указывает на трепещущие жабры и содрогающуюся грудь.
– Дэвид, если вы желаете, то запишите и это. Смотрите, как оно переходит… спокойно, без труда от одного механизма дыхания к другому, принципиально отличному? Слишком смело будет надеяться, что мы сможем скопировать искусственным образом все его амфибийные функции… секреция липидов, кожное поглощение влаги, дыхательные эмульсии… Скажите генералу Хойту, что я уверен в том, что, если у нас будет достаточно времени, мы сможем создать обогащенные кислородом заменители, сфабриковать некое подобие осмотической регуляции.
– Мура… – начинает Стрикланд, но Флеминг делает то, что он делает прекрасно, а именно записывает, и все его внимание обращено на Хоффстетлера. – Целая куча…
– Вообразите, Дэвид, что мы тоже можем дышать, как это существо, под водой, под высоким давлением. Космические путешествия тогда станут намного легче, разве не так? Забудьте о единственном обороте вокруг Земли, которым так гордятся Советы. Вообразите недели на орбите! Месяцы. Годы. И все это только начало. Радиоуглеродный метод показывает, что это существо может иметь возраст, измеряемый столетиями. Ошеломляет, не правда ли?
Грудь Хоффстетлера, раздутую от самоуверенности, начинает покалывать стыдом. Да, он говорит правду, но на языке у него мышьяк.