Форма воды

В них сила, достаточная, чтобы раздавить ее, но ее тянет вверх, нежно, словно хрупкую бабочку, и голова Элизы оказывается над водой. Она кашляет, прижимаясь к округлым мускулам большого плеча, и одновременно двигается туда, где не так глубоко.

Мысли выглядят разорванными, бессвязными.

Он держит ее, его чешуйки под ее ладонями одновременно мягкие точно шелк и острые, как осколки стекла, и хоть не произнесено ни единого слова, но все, все только что сказано.

Тело Элизы вздрагивает, она понимает, что дальше он не двинется, мешают цепи. Она словно просыпается, встает на дно и вытаскивает из кармана намокшего фартука то, что они с Джайлсом смогли найти: болторез и кусачки.

Она пронесла их в «Оккам» под одеждой.

Канавки на теле существа вспыхивают алым, но лишь на один кратчайший момент. Он смотрит на нее, его глаза в нескольких дюймах, а затем встает прямо, выпячивая грудь, чтобы она могла добраться до прикованных к ошейнику цепей.

Лишенные воды жабры начинают трепетать, но вовсе не от страха или злости.

Он понимает. Он верит. Ему, как и ей, нечего терять.

Она пристраивает болторез к одной из цепей и понимает, что сделала фатальную ошибку: звено слишком толстое, и инструмент соскальзывает, она словно пытается перекусить баскетбольный мяч.

Элиза старается изо всех сил, но результат – несколько поверхностных царапин. Заменяет болторез кусачками и пытается разорвать звено, разводя пластиковые ручки. Ладони ее соскальзывают, и кусачки исчезают в воде, даже не плюхнув на прощание.

Элиза даже не пытается схватить их. Бессмысленно.

Она прямо на месте преступления, мокрая насквозь, в бассейне внутри Ф-1, а Джайлс ждет снаружи, и все это без единого шанса на то, чтобы освободить существо.

Поэтому, когда из тьмы доносится голос, Элиза ощущает почти облегчение.

– Стоп, – говорит он.

40

Джайлс верит, что он прекрасно исполняет пьесу «Человек, Который Не Может Отстегнуть Ремень», когда гаснет свет. Не только на загрузочной эстакаде, и сразу везде. Окна, подъездные дорожки, газоны, парковки, «Оккам» превращается в глыбу темноты.

Охранник делает шаг назад, осматривает здание и тянется за рацией.

– Это Гибсон, загрузочная эстакада. У вас там все в порядке? Прием.

Элиза не говорила, что свет погаснет.

Он пользуется возможностью, чтобы глянуть в зеркало заднего вида – как там двери. Ему хочется, чтобы она появилась как можно быстрее, и в то же время он понимает, что еще рано.

Охранник пока здесь и его надо отвлечь.

Джайлс высовывается в окошко и прочищает горло.

– Сэр? – тут он проклинает себя: водитель не станет использовать такие слова. – Приятель?

Охранник возится с рацией:

– Это Гибсон, загрузочная эстакада. Прием.

– Ужасно извиняюсь по поводу карточки, – говорит Джайлс. – Я чуть смухлевал. Возраст, все такое… Видишь волосы? Это парик. Боюсь, я немного тщеславный человек. Хотя я уверяю тебя, что это не влияет на мои способности в области перевозки белья.

Охранник поворачивается к нему, расстегивает кобуру.

– Я должен повторить, мистер Паркер. Немедленно выйдите из машины.

41

Хоффстетлер перескакивает через бортик, обрушивается в воду, хватает Элизу за плечо. Существо шипит, словно лед под ножом, но в этот момент смерть не пугает ученого.

– На кого ты работаешь?

Он спрашивает, поскольку все еще не в силах поверить, что музыка и танцы, продвинутая методика, только благодаря которой девонианец не умер, возникла в голове обычной уборщицы. Но хватает одного мгновения, одного взгляда в ее отчаянные глаза, чтобы понять: перед ним невероятно редкая вещь, человек, действующий сам по себе, опираясь не на приказы, а только на собственное понимание того, что правильно.

– Это ты подняла камеру на эстакаде, так? – спрашивает Хоффстетлер. – Теперь ты пытаешься вытащить его отсюда?

Она кивает, и мысли путаются: нет никакой помощи от Михалкова, он только что погрузил «Оккам» во тьму с помощью «хлопушки», и единственный человек, способный ему помочь, эта вот хрупкая женщина, лишенная возможности разговаривать.

Ситуация настолько мрачная, что над ней можно посмеяться, но он вспоминает, что обычно говорил студентам: вообразите, что значит быть планетой, и нечего хихикать. Попробуйте представить это. Эоны одиночества, а потом ваша траектория приводит вас к другой планете, и у вас есть мгновение близости.

Не попытаетесь ли вы как можно лучше использовать этот момент?

Не загоритесь ли вы, не вспыхнете ли, не взорветесь ли от напряжения?

Элиза Эспозито и Боб Хоффстетлер – два одиноких небесных тела, сошедшихся лишь на короткое время.

– Скажи ему, чтобы он не причинил мне вреда, – говорит он. – Я сниму цепи.

42

Экраны холодны и безжизненны, когда Стрикланд вламывается в кабинет, залитый тьмой как смолой. Ворочается там, сшибая предметы. Ощущает себя слепым. Закованным.

Подобно той твари, что едва может дышать воздухом.

Подобно Элизе, не способной разговаривать.

Его рука сшибает телефон со стола, и тот шлепается на пол с жалобным звяканьем. Стрикланд гадает, не красный ли это телефон. Генерал Хойт.

Твою божью мать…

Если Хойт узнает обо всем, то Стрикланд проведет остаток жизни, искупая вину…