Формула-1. История главной автогонки мира и её руководителя Берни Экклстоуна

В автоспорте царили зависть и конкуренция, при этом «пуристы» жаловались, что вместо схваток отважных гладиаторов им предлагают коммерческий продукт. Все понимали: без мастерства, отваги и стальных нервов пилоту на скорости почти 200 миль в час просто не выжить, но всемогущество Экклстоуна рождало среди врагов всевозможные слухи об источнике его благосостояния. Антисемиты называли его «Экклштейн», а кое-кто обвинял в обогащении за счёт ФОКА. В ответ он подавал в суд за клевету и выиграл несколько дел, о чём через семь лет позабыл и сказал в интервью «Таймс»: «Я никогда не обращаюсь в суд. Это всё от набожности. Меня учили, что лучше подставлять другую щеку».

Мало кто спорил, что он действовал во благо «Формулы-1» — просто формулическое сообщество никак не могло понять, откуда у Экклстоуна столько влияния и денег. Обычно предприниматели ищут чужие деньги на реализацию собственных идей, Экклстоун же воплощал чужие идеи за свои деньги, и никто не знал, сколько он зарабатывает. Во времена холодной войны специальные люди — советологи — пытались интерпретировать немногочисленные высказывания коммунистических лидеров. С тем же успехом можно было побиться над загадочными словами Экклстоуна, опубликованными в «Таймс» в феврале 1988 года: «Единственное препятствие — это люди. Многие боятся потерять власть, которая, по их мнению, у них есть, хотя на самом деле никакой власти у них, скорее всего, нет». Богатство Экклстоуна зиждилось на слабости его оппонентов. Однако теперь общественность стали интересовать события, которых прежде никто бы и не заметил. Такова была плата за успех.

В 1988 году Балестр не стал наказывать Айртона Сенну, который на трассе в Японии умышленно врезался в болид Алена Проста, чтобы отомстить за прошлогодний инцидент. Этот трюк принёс бразильцу звание чемпиона. Связь между «правосудием» ФИА, звёздами, скоростью, смертью и большими деньгами вызывала повышенный интерес к тому, кто скрывался за кулисами всей этой мелодрамы. Прямо на глазах у жаждущих ответа предмет их любопытства бродил по паддоку с портфелем (предположительно, набитым пачками долларов), а потом исчезал в моторхоуме, который все называли «Кремлём» — в знак безграничной власти его хозяина. Дверь серого автобуса без окон открывала электроника, и мало кому доводилось побывать внутри — во многом потому, что владелец не любил, когда его отвлекают от работы. Курильщиков он вообще не выносил. Немногочисленным гостям предлагали только прохладительные напитки. Если журналисту вдруг удавалось проникнуть в автобус, там ждала новая загадка: его владелец постоянно хитрил и угрожал. «Я что-то вроде директора школы, — говорил он. — Регулярно возникают проблемы, и их надо решать, не сходя с места».

Он пытался изображать современного бизнесмена, которому не чужда некоторая старомодность. «Я веду дела не совсем обычным образом. Я не люблю контрактов. Я хочу посмотреть человеку в глаза и пожать ему руку, а не возиться, как американцы, с договорами на девяноста двух листах, тем более что их всё равно никто не читает. Если я сказал — значит, сделаю». И тем не менее корреспондент «Индепендент» умудрился выйти от него в полной уверенности, что Экклстоун — химик-технолог по образованию, да ещё и опубликовать странную цитату по поводу возраста: «Мне сорок семь — на четырнадцать лет больше, чем сестре, которой, по её словам, тридцать один год». На самом деле ему было пятьдесят восемь. Мало кому удавалось за словесной шелухой разглядеть, что «Формула-1» обязана своим превращением в предприятие мирового масштаба всего двум вещам: во-первых, победе Экклстоуна над Балестром, а во-вторых, его инициативой по унификации гонок — раньше в каждой стране к ним подходили по-своему. Новая финансовая модель Экклстоуна вынудила владельцев автодромов в Европе и Австралии согласиться с его стандартами, платить за всё и, самое важное, ограничиваться выручкой с продажи билетов.

— Я бы и деньги за билеты забрал, но мне не дали, — сказал Экклстоун.

Единственным островком, свободным от его всеохватной и неограниченной власти, была Америка, где «Формула-1» даже в лучшие годы оставалась в тени гонок «Индикар» и НАСКАР{14}. Владельцы трасс там не имели никакой государственной поддержки и потому не соглашались на условия Экклстоуна — не получая прибыли, они бы обанкротились. Невозможность договориться с американцами вызывала у Экклстоуна противоречивые чувства.