Формула успеха

После освобождения надо было отвлечься, и мы с Сильвией неделю провели в Лимбурге, а потом отправились поплавать на яхте. Поскольку Зейдер-зе (теперь Эйселмер) оказался под запретом, мы ограничились реками, ходить под парусом по которым — особое искусство. Каким наслаждением было ощущать свою силу в чудесном противоборстве со стихией, подальше от немцев и их сторожевых собак!

Глава 12

Снова на «Филипсе»

В начале октября 1943 года я вернулся в свой кабинет. Коллеги и служащие со счастливыми лицами приходили меня поздравить. Но завидев «вервальтеров», я почуял: что-то будет. Они хотят обсудить со мной свои планы, сказали они. Поскольку хорошего ждать от них было нечего, я кинулся в атаку.

— Что вы со мной сделали? Знаете ли вы, что никто мне даже не сказал, почему меня подвергли аресту? Я понимаю, что в бестолковщине забастовки что-то можно было и упустить. Но почему меня не освободили вместе с остальными? И что вы делали все это время, чтобы помочь мне?

На мгновенье они растерялись, но скоро все стало ясно. Они надеялись, что я пойму, до какой степени изменилась обстановка. О том, чтобы я пользовался той же властью, что раньше, теперь не могло быть и речи.

Я ответил на это, что немцы властны освободить меня от должности, но в этом случае они должны повесить у заводских ворот объявление: «Господин Филипс больше ни за что не отвечает». Тогда все поймут, как в действительности обстоят дела.

Никакого объявления у ворот повешено не было. Но это не означало, что переход от тюремной жизни к руководству компанией «Филипс» пройдет без сучка и задоринки. Когда меня освободили, я спрашивал себя, сколько времени мне понадобится, чтобы полностью войти в курс дела. В действительности на это ушло полгода. В первые недели я часто уносился мыслями к моим лагерным друзьям. Выздоровела ли жена Пита? Получил ли Ян отпуск? Добыл ли мой друг Эйнтховен радиоприемник получше, чтобы ловить передачи Би-Би-Си? Как прошли теннисные матчи? Продолжает ли Карел ван Вен давать уроки рисования?

После тюрьмы вы примерно с год испытываете острое наслаждение от самых обычных вещей. Прежде всего, конечно, семья. Снова быть с женой, и не час в неделю, а достаточно времени, чтобы поделиться всем на свете, это ли не чудесно! А какое удовольствие я получал от общения с детьми! Подумать только, как они выросли!

Разумеется, я сразу стал усиленно вникать во все, что происходило на «Филипсе». Одной из моих ежедневных забот был тревожный вопрос, сможем ли мы продолжать работать. Каждый день я пересчитывал прибывающие вагоны с сырьем. От них зависел объем нашего производства. Из-за недостатка горючего автомобилями уже давно ничего не перевозилось, а для внутренних перевозок мы пользовались гужевым транспортом.

Наша мастерская в Вюгте также требовала внимания. Немцы уже несколько раз меняли коменданта лагеря. Каждый раз, когда назначали нового, Ламан Трип предупреждал меня об этом. Он считал, что мне необходимо познакомиться с комендантом. Я взял за правило страшно орать на этих комендантов по телефону. Как только назначали нового, я звонил ему и орал:

— Господин комендант лагеря, это господин Филипс!

— Кто?

— Генеральный директор Филипс!

Я так и представлял себе, как человек на другом конце провода кланяется телефонной трубке.

— Я бы хотел посетить лагерь! — орал я.

— Да конечно же, господин генеральный директор! Мы будем рады!

— Если удобно, я прибуду завтра в три дня.

Каждый новый комендант принимал меня очень церемонно. Кажется, они даже не догадывались, что еще недавно я был невольным гостем другого, почти такого же, лагеря. Посещение мастерской, разумеется, значило для меня куда больше, чем обычная заводская инспекция. Это были встречи с друзьями и коллегами. И однажды, к моему великому удивлению, я увидел Хела Стейнса, харенского врача. Он пережил ужасные испытания в Вюгте, но это было уже позади, теперь он снова был тюремным врачом. К счастью, он не мог ведать, что уготовила ему судьба. Позднее он попался на том, что оказывал помощь заключенным, которым удалось бежать, его схватили и отправили в значительно более суровый концлагерь в Германии. Он вышел оттуда едва живой.

Когда Гитлер начал терпеть поражения на всех фронтах, а воздушные налеты все эффективней рушили военное производство, ситуация в Эйндховене обострилась до предела. Германии недоставало рабочей силы. Люди Заукеля угоняли нидерландцев туда. Нашим «вервальтерам» вменили в обязанность забирать сотни молодых рабочих с наших заводов. Оказывать в этом содействие мы отказались. Это вызвало недовольство, тем более сильное, что инспекция по вооружению была крайне неудовлетворена нашей работой. Как всегда, у нас имелось в ходу то оправдание, что невозможно выпускать продукцию в срок, когда увозят рабочих.