Формула успеха

День 6 июня начался, как любой другой. В семь утра я включил новости Би-Би-Си и ничего особенного не услышал. Приемник, кстати, мы прятали за ванной, и позже выяснилось, что каждый из детей знал, где он находится, и ни один не поделился своим открытием с другими. Когда я в 8.30 прибыл в управление, оно гудело, как улей, потому что в восемь по Би-Би-Си объявили: «Вторжение началось!» А я это прозевал! Я сразу же кинулся домой, обсудить с Сильвией, как быть.

По размышлении, мы стали склоняться к мысли, что может, все будет развиваться не так стремительно, как предполагалось. Но решили переезжать — значит, решили. Мы тронулись в Гольф-клуб. Сильвия с шестью детьми на велосипедах, я — в своей маленькой машинке с двигателем на газовом топливе, под потолок набитой одеялами и прочим багажом. В Гольф-клубе мы устроились, как могли. И оттуда я каждый день добирался в управление — девять километров в одну сторону велосипедом или — если повезет — на машине.

Итак, вторжение началось. Оккупанты чувствовали себя как на углях. Мне тоже было не по себе. Ходили слухи, что немцы составили списки людей, которых планируют увезти с собой в Германию, и что мое имя там тоже присутствует. Пора было подумывать о том, чтобы уйти в бега.

Утром 20 июля я проснулся с твердым решением: «Надо уходить!» Напряжение час от часу росло. На работе мы с моим личным помощником и швейцаром поговорили о том, что хорошо бы установить у меня в кабинете такой предупреждающий звонок, чтобы кнопка была у швейцара, и он, при виде сомнительных визитеров, мог наступить на нее.

Звонок этот так и не установили. В тот же день после обеда мне сообщили, что меня хотят видеть какие-то немцы — говорят, нужно обсудить какой-то приказ вермахта. Это звучало подозрительно: вещи такого рода обсуждались обычно с «вервальтерами». Так что я решил: исчезаю! В этот самый момент по телефону сообщили, что все входы и выходы охраняются немцами. Что ж, мы договорились с помощником, что он примет посетителей в моем кабинете и скажет, держа трубку в руке, что я, видимо, где-то на заводе. А потом начнет названивать по цехам, спрашивая, не там ли я нахожусь.

Такой «поиск» должен был занять не менее четверти часа. Мне бы как раз этого хватило. Уже давно я попросил сделать ступеньки, благодаря которым мог покинуть свой кабинет через окно. В заборе вокруг здания была калитка, от которой у меня имелись ключи. Теперь это все пригодилось. Я попросил помощника отправить мою машину к муниципальному ремесленному училищу, где мог ждать незамеченным, прячась в глубоком дверном проеме.

Выскочил из окна, миновал калитку, оказался на задворках какого-то сада, пересек — внешне само спокойствие — по мостику канал и попал на ту самую улицу, где располагалось училище. Вдруг меня нагнал какой-то велосипедист. Это был швейцар: оказалось, я ушел с ключами от машины в кармане. Я отдал ему ключи, сказал, что буду ждать у училища. Так все и произошло, по плану. За мной приехал шофер, и только меня и видели.

Глава 13

В подполье

Я оказался теперь в том же положении, что и тысячи других нидерландцев, которые скрывались от немцев и их приспешников, положении, для которого в языке возникло даже особое выражение — «нырять под воду». Но мне оно давалось особенно трудно: уж очень много народу знало меня в лицо. Поначалу я отправился в эйндховенский дом моей двоюродной сестры по матери, которая была замужем за одним из филипсовцев, Тоном Хейзингой, и хотя провел там всего только одну ночь, это дало мне возможность спокойно обдумать свои дальнейшие действия. Той ночью я написал жене письмо, отправленное потом из Гааги, где сообщил, что нервы мои в последнее время расстроены и что хочу походить под парусом по Фрисландии, подлечиться.

Тем временем эйндховенское гестапо, во главе с Вебером, всюду меня разыскивало. Я заранее обговорил со своим личным помощником, чем ему следует объяснить мое внезапное отсутствие. Он должен был сказать, что назавтра у меня в Гааге деловая встреча и что порой я уезжаю туда на день раньше. Моя жена подтвердила эту версию. И все равно тем же вечером немцы явились искать меня в Гольф-клубе, но Сильвия только и сказала им, что я в Гааге.

Это случилось как раз в тот день, когда Штауффенберг совершил покушение на Гитлера в его штаб-квартире. Есть ли какая-нибудь связь между моим арестом и покушением на жизнь Гитлера, не знаю, но один из «вервальтеров», доктор Е. Лёзер, который ранее работал у Круппа и не пылал любовью к нацистам, был арестован несколько дней спустя. Впрочем, в те времена это могло произойти с любым подозрительным человеком. Как бы то ни было, я немцев перехитрил — хотя, конечно, опасность еще не миновала и действовал приказ, согласно которому каждый, скрывающийся от немцев, считается саботажником и подлежит смертной казни.