Форпост в степи

Ну да, это он, атаман Донской, казак с густой окладистой бородой. Симпатичный простой человек. Он даже иногда чувствовал себя неловко перед его простодушной улыбкой и глуховатым голосом.

— Говори, я слушаю.

— Просьба великая к тебе имеется, Ляксандр Прокофьевич, — сказал атаман важно. — Только не насмехайся, Ляксандр Прокофьевич. Я говорить не горазд, когда ты хохочешь. Это очень важно, о чем просить тебя хочу.

— Давай проси. Помогу, чем смогу.

— Видишь ли, городок наш без кузнеца зараз остался. Принял Архипушка наш смертушку лютую, безвременную.

— Будя, наслышан, — нахмурился граф. — Говори, что хотел, и не болтай лишнего.

— Ты не серчай, ежели что не эдак брякнул, Ляксандр Прокофьевич, — распознав стальные нотки в словах графа, обеспокоенно заговорил Донской. — Господь свидетель — обидеть тебя не хотел! За Демьянку вота похлопотать хочу, — как велел граф, прямо сказал Донской. — Он в кузнечном мастерстве силен, да и человек хороший. Срамно подумать, что крепостной он, а не казак вольный!

Над поляной нависла тишина. В воздухе пролетела стая уток, но Александр Прокофьевич даже не заметил этого, так как был потрясен просьбой атамана.

— Ты сам это придумал, Данила, или Демьян надоумил? — наконец спросил он.

— Дык не я это, а атаман, — откликнулся Демьян, который вовсе не спал, как думал граф, а лежал с закрытыми глазами и с щемящим сердцем ожидал начала разговора.

— А чего попроще просить не можешь? — спросил Александр Прокофьевич Донского. — Демьян для меня все равно что брат! И расставаться с ним я никогда не помышлял.

— Побойся Господа, Ляксандр Прокофьевич, — взмолился атаман. — Разве могет эдакий детушка, как Демьян, в крепостных числиться да в прислугах ходить? Ему бы с сабелькой да с казаками зараз за державу воевать! Волюшку дай ему, христа ради, Ляксандр Прокофьевич?

— Ты тоже того хочешь, Демьян? — спросил граф у притихшего слуги.

— Не знаю я, — угрюмо ответил тот. — Поглядел я на казаков и…

Он замялся под пристальным взглядом графа и виновато опустил

в землю глаза.

— Чудак, вот чудак! Да разве ты можешь быть другим, не таким, какой ты есть?

— А что, Архип покойный не такой, как я, был? — на удивление Александра Прокофьевича, быстро подыскал нужный ответ Демьян. — Его ваш братец покойный тоже из крепостных отпустил.

Граф удивленно поглядел на слугу и отвернулся. Когда он заговорил снова, его голос был сух и недружелюбен.

— Ты огорчаешь меня, Демьян, — сказал он. — Ты знаешь, у меня нет родителей, умерли жена и брат. У меня похитили дочь, убили сына, о существовании которого я и не подозревал никогда. Если покинешь меня и ты… Я тебе прямо скажу, — продолжил Александр Прокофьевич, — не нравишься ты мне в последнее время. Раскис ты что–то, Демьян! Сам на себя не похож. Верно я говорю, Демьян? Скажи!

Демьяну захотелось облегчить душу, все рассказать, свалить с себя тяжелый груз, называемый любовью. Но вместо этого он сказал то, что обычно говорят слуги своим господам:

— Прости меня, Ляксандр Прокофьевич! Бес попутал. Прости, христаради!

— Не бес, а девка охомутала, — подал голос молчавший все это время атаман. — Уже годков сколько, а неженатый еще.

— Это правда, о чем атаман говорит? — удивленно вскинул брови граф. — Ты что, зазнобой обзавестись успел? И кто она? — спросил Александр Прокофьевич, глядя на слугу так, словно видел впервые.

— Казака нашего дочка, — посчитал уместным вставить Донской. — Егора Комлева.

— Красивая? — спросил граф, но адресовав вопрос не слуге, а атаману.

— Слов нет, писаная красавица, — вздохнул, отвечая, тот. — Токо вот несчастная она… Жениха еенова басурманы сгубили, — ответил атаман. — Да не просто сгубили, а еще обезглавили. Теперь ей бабье проходу не дает. Даже Демьяну встревать за нее приходилось!

— Вот, значит, как, — задумчиво проговорил Александр Прокофьевич и перевел взгляд на слугу. — А ты что молчишь, словно воды в рот набрал? Почему я узнаю о твоих похождениях от других лиц?

— А что говорить–то, Ляксандр Прокофьевич, — пробубнил Демьян. — Жалко девку стало, вот и встрял. Ежели виноват, прости меня, барин!

Граф задумался. Он перебирал в уме все «за» и «против». Артемьев хотел было пуститься в рассуждения, слова так и вертелись у него на языке, но его смущало молчание остальных.

Он смотрел на Демьяна, тот облизывал губы, словно его мучила жажда.

Неожиданно он вспомнил дочку Машеньку и сразу почувствовал себя усталым и сломленным, отданным во власть кошмаров и бесплодных противоречивых порывов. Он снова посмотрел на Демьяна, с которым обычно в таких случаях делился своей тревогой, тоской по дочери и черпал в этом силу.

— Знаешь что, Демьян, — наконец сказал он, — пока я не найду свою дочь, об уходе от меня даже и не думай.

— Ляксандр Прокофьевич, да как же так? — удрученно воскликнул атаман, который втайне от других надеялся, что граф отпустит слугу.