Читаем Форпост в степи полностью

— Я тебя что–то не узнаю, Поликарп. Почему ты не хочешь идти к узнику? — спросил он.

— Жаль мне его, ведь пришибут скоро, — ответил, вздохнув, Ивлев.

— А ежели он еще от голода будет мучаться, тебе легче станет? — нахмурился Ребров. — Сам вот посуди, по–христиански это?

Поликарп испугался. Он впервые видел обычно доброго кашевара таким недовольным.

— Будь по–твоему. Давай миску, отнесу арестанту.

— Держи, — вновь, словно ничего не произошло, довольно улыбнулся Ребров. — Гляди только руки не обожги. Горячая кашка еще.

Сидевший в камере Пугачев ежился. Его знобило. Он думал об уведенном на допрос Макее, который по–прежнему не выдавал его. Это радовало Емельяна, но не надолго. Ведь уже завтра от страха или отчаяния Макей может сдаться. Нет, нельзя быть спокойным, пока Макей жив и способен говорить…

В коридоре послышался шум шагов. Пугачев отвлекся от своих горьких мыслей и насторожился.

Дверь открылась, и в камеру вошел Поликарп Ивлев. Выглядел он мрачнее грозовой тучи.

— На–ка вот, кашки поснедай, — сказал он, протягивая миску.

— Кашка — это хорошо, — через силу улыбнулся Пугачев. — Кашка — это наипервейшее дело для голодного! А ты чего нос повесил, Поликарп, аль свою жратву для меня от сердца отрываешь?

— Отчыпысь, Емеля, не до тебя мне сейчас! — взмолился Ивлев. — Мне сейчас белый свет не мил, а ты меня еще донимаешь. Как лист банный к заднице прилип.

— Да ты не серчай, не со зла я, — сочувственно произнес Емельян. — Говори, что на сердце накипело? Кто знает, может, и помочь чем смогу?

— На войну турецкую скоро отправят, — наконец–то признался Ивлев. — На душе кошки скребут.

— Знамо дело, не мед там, — вздохнул сочувственно Пугачев. — Приходилось мне бывать там. Аж жуть берет, когда те годочки вспоминаю! Пальба вокруг, кровища… А тут еще чума косит. Да я лучше на виселицу идти соглашусь, чем на бойню ту обратно.

— А отлынить не знаешь как? — поглядел на Пугачева, как на чудотворца, Поликарп. — Ведь можно как–то от повинности отбрыкаться?

— Не был бы ты солдатом государевым, я бы те тыщу советов на этот счет дал, — сказал Емельян. — А теперь у меня слов нету. Разве что…

— Ну, не томи, — напрягся Ивлев.

— Драпать тебе отсель надо — и весь сказ! Послухай совета разумного да призадумайся!

— Не–е–ет, — замотал головой Поликарп. — Мне эдак неможно! Ежели словят, то…

— А ежели не словят? — перебил его Пугачев. — Тогда вольным казаком станешь. Айда на Терек зараз утекем? Там нас никто не достанет.

— Не знаю, — задумался Ивлев, еще не замечая, что успел попасть под влияние арестанта. — А я вот слыхал, что на Яике вольности гораздо больше. Его благородие с гостем своим в карты резались, вот и болтали о разном. Гость тогда и сказывал, что в Яицке–городке казаки бузят. Все войско казачье взбаламутилось супротив государыни настрой великий!

— А ты не брешешь разом? — спросил задумчиво Емельян.

— Да вот тебе Крест святой! — Поликарп рванул с головы шапку и перекрестился. — Баре друг другу никогда не брешут, вот и я по тому сужу!

Пугачев задумался. Судьба снова улыбнулась ему, подослав этого глуповатого солдата. Что ж, говорят, что от судьбы не уйдешь, значит, и на сей раз надо отбросить сомнения и пойти у нее на поводу…

— Эй, Поликарп, а ну–ка подойди ближе! — позвал он солдата.

— Еще чего, а вдруг ты меня по башке оховячишь? — воспротивился тот.

— Да ты не пужайся, не таков я, — попытался успокоить его Емельян. — Шепну что–то на ухо — и все тут.

— А не брешешь? — недоверчиво покосился на арестанта Ивлев.

— Башку свою на отсечение даю! — ответил ему Пугачев, даже не подозревая о том, что в недалеком будущем его слова окажутся пророческими.

* * *

На другой день, ближе к вечеру, Пугачев забарабанил кулаком в дверь камеры.

— Ну чего тебе? — спросил подошедший дежурный офицер.

— Об Макее обспросить хочу, твое благородие.

— А на что он тебе сдался?

— Дык чего ночевать не ведете?

— Он теперь в другой камере обживается.

— А почто так? В моей тоже места много.

— Да чтоб ты не придушил товарища своего, Емеля, — хохотнул офицер. — Он сегодня на допросе много чего интересного про тебя порассказал!

— Ой–ой–ой, живот свело! — закричал Емельян. — Аж невмоготу противиться, твое благородие.

— Со страха, что ли? — довольно рассмеялся офицер. — Вали в штаны, дозволяю. И спать мне не мешай, не то…

— Твое благородие, да не могу я эдак, — взмолился Пугачев. — Дозволь на двор сходить. Ну, мочи нету!

— Так и быть, но только один раз, — согласился офицер. — Ночью беспокоить будешь, все зубы вышибу!

Вскоре дверь открылась, и в камеру вошел Ивлев.

— Стул бери и айда на выход.

— Я сейчас, я мигом.

Пугачев сгреб в охапку неподъемный «стул», к которому был прикован, и, гремя цепью, последовал за солдатом во двор гауптвахты.

— Ну что, пилку притащил? — быстро спросил Емельян.

— Нет, не нашел, — ответил хмурясь Поликарп. — Я вот колун припас. Сейчас мы им зараз бревно твое раздолбаем!

— Давай руби, — оглядываясь на дверь гауптвахты, заторопил солдата Пугачев. — Не ровен час офицер мурло свое высунет, тогда все пропало. И ты кандалами загремишь тоже!

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Хромой Тимур
Хромой Тимур

Это история о Тамерлане, самом жестоком из полководцев, известных миру. Жажда власти горела в его сердце и укрепляла в решимости подчинять всех и вся своей воле, никто не мог рассчитывать на снисхождение. Великий воин, прозванный Хромым Тимуром, был могущественным политиком не только на полях сражений. В своей столице Самарканде он был ловким купцом и талантливым градостроителем. Внутри расшитых золотом шатров — мудрым отцом и дедом среди интриг многочисленных наследников. «Все пространство Мира должно принадлежать лишь одному царю» — так звучало правило его жизни и основной закон легендарной империи Тамерлана.Книга первая, «Хромой Тимур» написана в 1953–1954 гг.Какие-либо примечания в книжной версии отсутствуют, хотя имеется множество относительно малоизвестных названий и терминов. Однако данный труд не является ни научным, ни научно-популярным. Это художественное произведение и, поэтому, примечания могут отвлекать от образного восприятия материала.О произведении. Изданы первые три книги, входящие в труд под общим названием «Звезды над Самаркандом». Четвертая книга тетралогии («Белый конь») не была закончена вследствие смерти С. П. Бородина в 1974 г. О ней свидетельствуют черновики и четыре написанных главы, которые, видимо, так и не были опубликованы.

Сергей Петрович Бородин

Историческая проза / Проза