Форс-мажор – навсегда!

Важное, да… «Можете быть привлечены к ответственности».

Она запаниковала, бросилась в школу, забрала Димку со второго урока, отвела к маме, затравленно озираясь на каждом шагу, строго-настрого наказала «из окошка не выглядывать, дверь никому не отпирать» и – в Питер, на Грибоедова, где ОМОН. По телефону такие вопросы не решаются.

И не по телефону такие вопросы не решаются, разъяснили ей в ОМОНе. Это – не вопрос, разъяснили…

– Успокойся, мать. Из нас каждый аналогичную бумаженцию получал! И не одну! Просто «чехи» дешево на психику давят: мол, всех не перешлепаем, но адресат в курсе, что может оказаться в числе тех… не всех. Да никого не перешлепают, звери недобитые! За два года, за все командировки ТУДА весь питерский ОМОН потерял всего четверых бойцов – на поле боя, мать, на поле боя, не здесь. «Чехи» в Питере и в Москве – тише воды, ниже травы! И каждый – под превентивным контролем, нашим контролем. У здешних вайнахов свой бизнес, миллиардами ворочают – водка паленая, наркота, оружие… Им светиться не с руки – всех до единого повяжем в момент, если кого из наших «уйдут». Джихад джихадом, но миллиард дороже. И не «уйдут» они, мать, никого из наших. Они только у себя там храбрецы. Обвешаются пулеметными лентами, скучкуются в толпу… И то… А здесь штанами воняют при очной встрече. Ничком – бух, руки за голову и нытье сопливое: «Начальник! Не бей, начальник!» Да вот хотя бы… Кеша! Подь сюды! Расскажи, как твои Салаха-жирного брали, наркота позорного, на Зверинской…

– А чо?! Нормально брали. Как обычно. О! А ничо девочка! М-м-мадмуазель, вы сегодня вечером…

– Она – Токмарева, балбес.

– Понял! Не дурак! Артема, что ли? Вас, извиняюсь…

– Наталья Орестовна.

– Понял! Не дурак! Наталья Орестовна. Докладываю…

Она и впрямь подуспокоилась.

Глядя на двухметровых мужиков в камуфляже с метровым разворотом плеч, снабженных уймой непонятных, но грозных «стрелялок», с эдакой ленцой крупных самцов, не захочешь, а подуспокоишься.

Слава богу, они – за нас, слава богу! Физиономии у бойцов… не смоктуновские, в общем.

Но по возвращении психоз заиграл с новыми силами: они-то, физиономии, на Грибоедова остались, а она – в Бору одна с Димкой, и муж в командировке…

– Дурища! – увещевал приехавший через неделю Токмарев. – При чем тут «одна с Димкой»?! Ты-то вообще при чем, Димка при чем?! Письмо – кому? Читай – Токмареву А.Д. Мне. Лично. Незачем было чужие письма вскрывать.

– Мы тебе чужие? Чужие?!

– Натал-л-ль-я!!!

– Но адрес они откуда знают, Тем! Наш адрес, Тем. Мой и Димкин. И твой… А тебя ведь нет…

– Я есть. Вот он я.

– Ты опять уедешь!

– Ничего-ничего… Зря переполошилась, зря к нашим ездила. Курам на смех, право слово!

– На-а-а смех?! На смех?! Твоим бугаям хорошо смеяться в ОМОНе, старушек с петрушкой гонять по Сенной. Сюда небось – никто, никто! Боевое братство, тоже мне!

– Ар-р-рх-х… Цыц!

Эти фокусы-покусы с письмами, рассылаемыми в адреса воевавших в Чечне, давно лишились налета загадочности. Дэгэбэшное изуверское выбивание показаний из пленных – многого из перепуганных мальчишек не выбьешь. Мальчишки просто ничего не знают. Их посадили в вагон, повезли, привезли:

– Мы где?

– А-атставить разговорчики! Слушай команду!

Что – мальчишки!..

Когда решение о военной операции в Чечне было принято, тут и выяснилось: на все Вооруженные силы – лишь три-четыре соединения, способные «с колес» вступить в бой. Формировали группировку из сводных полков, собираемых по всем военным округам и флотам. На подготовку подразделений, перебрасывавшихся в Моздок, – от пяти до восьми суток. Это при том, что некоторые части были кадрированными, то есть без рядового состава. Командиры и подчиненные не успевали до боя даже запомнить друг друга в лицо. Какие уж там домашние адреса!

Штабы и войска просто не обладали необходимыми навыками взаимодействия в боевых условиях. Учились воевать на поле боя. Когда же солдаты и офицеры усваивали науку войны, у первых кончался срок действительной службы, у вторых – срок командировки. Процесс обучения на крови начинался с нуля.