Отношения насилия и воображения очень усложняются, поскольку, когда стуктурное неравенство разделяет общество на тех, кому приходится использовать воображение, и тех, кто этого не делает, всякий раз это происходит по-разному. Капитализм является самым вопиющим примером. Политическая экономия склонна разделять работу в капиталистическом обществе на две сферы: наёмный труд, для которого парадигмой всегда выступают заводы, и домашний труд — работа по дому, уход за ребёнком, — главным образом взваленный на женщину. Первый прежде всего представляется как создание и поддержание в рабочем состоянии материальных объектов. Второй можно описать как труд по созданию и обслуживанию людей и общественных отношений. Это различие очевидно является карикатурным: никогда не существовало общества, даже в Манчестере Энгельса или Париже Виктора Гюго, где большинство мужчин работали бы на заводах, а большинство женщин были бы исключительно домохозяйками. И всё же это хорошая отправная точка, поскольку она демонстрирует интересное отклонение. В промышленной сфере задания, связанные с воображением и планированием, отводятся тем, кто занимает высшую позицию (например, разработка дизайна продукции или организация производства), в то время как в сфере социального производства большую часть творческой работы (например, то, что я назвал «интерпретационным трудом», который помогает течению жизни) выполняют люди, занимающие низкое положение.
Несомненно, всё это помогает рассматривать эти два вида труда как фундаментально разные виды деятельности, и содействует тому, что мы не считаем интерпретационный труд, например, или большую часть деятельности, которая называется «женской работой», трудом вообще. Раз уж мы делаем чёткое разделение, именно забота, энергия и труд, направленный на людей, должны считаться фундаментальными. Любовь, страсть, соперничество, одержимость — всё, о чём мы больше всего заботимся, — это всегда другие люди; в большинстве некапиталистических обществ само собой разумеется, что производство материальных благ второстепенно по отношению к процессу формирования личности. На самом деле, я утверждаю, что одно из самых отчуждающих свойств капитализма состоит в том, что он заставляет нас притворяться, что всё работает совсем наоборот и что общество существует в первую очередь для того, чтобы наращивать производство вещей.
Часть 3. Об отчуждении
Смерть меньше пугает человека в ХХ веке, чем отсутствие реальной жизни. Каждое мёртвое, механизированное, специализированное действие, крадущее сотню, тысячу моментов жизни в день, пока не истощатся тело и дух, пока не наступит этот конец, который не является больше концом жизни, но её отсутствием доведённым до перенасыщения.
Творчество и желание — то, что мы часто сводим к «производству» и «потреблению», используя термины политэкономии, — это естественные двигатели воображения. Структурное неравенство, структурное насилие, если угодно, склонны искажать воображение. Они создают ситуации, где рабочим приходится выполнять отупляющую, скучную, механическую работу, и только небольшая элита может наслаждаться творческим трудом, что приводит к чувству отчуждения от собственного труда со стороны рабочих, когда они понимают, что произведённое ими принадлежит кому-то другому. Они также создают ситуации, где короли, политики, знаменитости или генеральные директора важничают, ничего не замечая, пока их жёны, слуги, наёмные рабочие и помощники тратят всё своё время, воображая, что происходит в фантазиях хозяина. Я подозреваю, что большинство ситуаций, где присутсвует неравенство, сочетают в себе обе тенденции.
Субъективный опыт существования в таких перекошенных структурах воображения — это и есть то, что мы называем «отчуждением».