Фрагменты речи влюбленного

Каждый раз, когда мне случалось — внезапно — увидеть другого в его «структуре» (sistemato), я бывал заворожен: казалось, я созерцаю некую сущность — сущность супружественности. Когда поезд пересекает поверху большие голландские города, взгляд пассажира проникает в интерьеры — хорошо освещенные, безо всяких занавесок, — где каждый, кажется, занят своими личными делами, как будто его и не видят тысячи проезжих; тут-то и дано увидеть сущность Семьи; а когда в Гамбурге прогуливаешься вдоль стеклянных стен, за которыми в ожидании покуривают женщины, видишь сущность Проституции. (Сила структур: вот, вероятно, чего в них желают.)

Альба

ПРОБУЖДЕНИЕ. Различные способы, которыми при пробуждении влюбленный вновь оказывается проникнут заботами своей страсти.

1. Вертер говорит о своей усталости («Дай мне дострадать до конца: наперекор всей усталости, у меня еще достанет на это сил.»). В любовных заботах расходуется трата, изнашивающая тело столь же жестоко, как и физический труд. «Я так страдал, — говорит один человек, — я так боролся весь день с образом любимого человека, что вечером крепко засыпал». Так и Вертер незадолго до самоубийства ложится и очень долго спит.

Вертер, С.С., Вертер[175]

2. Пробуждения грустные, мучительные (от нежности), бессонные, невинные, панические (Октав пробуждается от беспамятства: «Внезапно память его прояснилась, и в ней всплыли все его несчастья горя не умирают) иначе он умер бы в ту же секунду».

Стендаль[176]

«Я пропадаю, я гибну…»

ПРОПАСТЬ. Приступ подавленности, испытываемый влюбленным субъектом из-за отчаяния ими из-за переполнения.

1. От уязвленности или от счастья, но иногда меня охватывает желание пропасть.

Этим утром (в деревне) пасмурно и тихо. Я страдаю (не знаю, по какому случаю). Приходит мысль о самоубийстве, свободная от всякого злопамятства (никого никак не шантажируя); неинтересная мысль — она ни с чем не порывает (ничего не «ломает»), она соответствует цвету (тишине, покинутости) этого утра.

Вертер[177]

В другой день мы под дождем дожидаемся катера на берегу озера, на сей раз уже от счастья меня настигает тот же приступ подавленности. Итак, подчас на меня наваливается несчастье или радость, за которыми не следует никакого смятения; более никакого пафоса — я не расчленен, а растворен; я опадаю, теку, таю. Эта промелькнувшая, чуть попробованная на ощупь (как пробуют ногой воду) мысль может вернуться. В ней нет ничего торжественного. Это именно то, что называется мягкостью.

2. Приступ «пропадания» может начаться от уязвленности, но также и от слияния: мы умрем вместе от нашей любви; открытая смерть растворением в эфире, замкнутая смерть общей могилы.

Тристан[178]

«Припасть» есть момент гипноза. Действует внушение, которое приказывает мне исчезнуть, не убивая себя. Отсюда, быть может, мягкость этой пропасти: у меня нет здесь ни какой ответственности, акт (смерти) на меня не возлагается; я вверяюсь, я передаюсь (кому? Богу? Природе? любому, кроме другого).

Бодлер, Рейсбрук[179]

3. Если мне случается так пропадать, это значит, что для меня нигде больше нет места, даже в смерти. Образа другого — к которому я прилепился, которым я жил — более нет; иногда катастрофа (ничтожная) удаляет его, кажется, навсегда, иногда чрезмерное счастье заставляет меня с ним слиться; в любом случае, разлученный или растворенный, я нигде не принят; передо мной нет ни меня, ни тебя, ни смерти, больше не к чему обратить речь. (Странно, что именно в предельном акте любовного Воображаемого — уничтожиться из-за своей изгнанности из образа или слияния с ним, — свершается падение этого Воображаемого; на краткий миг колебания я теряю свою структуру влюбленного: это какая-то ненастоящая скорбь, без работы скорби — как бы место без места.)

4. Влюблен в смерть? Это преувеличение наполовину; half in love with easeful death (Ките); это смерть, освобожденная от умирания. И вот мой фантазм: сладостное кровотечение, которое не проистекает ни из какой точки моего тела, почти немедленно снедающее меня, с таким расчетом, чтобы я, еще не исчезнув, успел избавиться от страданий. Я на какой-то момент водворяюсь в ложном представлении о смерти (ложном, как погнутый ключ); я мыслю смерть рядом; я мыслю ее, следуя немыслимой логике, я дрейфую за пределы фатальной четы, узы которой связывают смерть и жизнь, противополагая их друг другу.

5. He является ли «припасть» всего лишь подавленностью, происходящей кстати? Мне не составило бы труда прочесть в ней не покой, но эмоцию. Я маскирую свою скорбь уверткой; я растворяюсь, рассеиваюсь, чтобы избегнуть того плотного затора, который делает из меня субъекта ответственного; я выхожу прочь — это и есть экстаз.

Сартр[180]