Алый балахон окутали его невзрачные подчиненные, они начали впечатываться друг в друга, живая ткань переплеталась между собой в бурый клубок, последним в этот водоворот вступил Оракул, отдавая все силы Хозяину. Постепенно бурая масса обретала человеческий силуэт, окинув нагое, мертвое тело мужчины новой тканью, теперь из накинутого капюшона сверкнули алые зеницы, чудовище зарычало, подчиняясь звериным инстинктам, вскинуло руку, и разбросанные окровавленные кости из соседней комнаты складывались в скелеты. На не оглодавших костях свисало свежее мясо, скелеты двинулись за своим повелителем, остались лишь закоченевшие детские тельца, которые были не интересны чудовищу и он даже не употребил их в пищу, но скелеты съеденных им людей неровным строем начали покидать пределы укрепленных, подземных казематов.
Кто-то зацепил тельце шестилетней девочки, она плюхнулась в застывшую бурую жижу, расплескав вокруг капли человеческой крови, что некогда текла в жилах восставших скелетов. Все это было настолько реалистично, что тяжелый металлический запах сводил скулы и вызывал рвотные позывы, пастор все еще пребывал в подобие сна, когда его начали трясти, и совать под нос вонючие соли. А он будто стоял над телом погибшей девочки и видел, как из живых некогда людей превращаются настоящие монстры и эти существа должны вот-вот напасть на его городок. Он пребывал тут, когда в темницу ворвалось нечто в балахоне, развернуло огромную клыкастую пасть из ткани своего одеяния и начало буквально пережевывать живых, пытающихся спастись людей. Он стоял меж них и ничем не мог помочь, наблюдая, как из перепуганных детей ускользает жизнь, как плачет незнакомый ему ребенок и сердце щемится от боли.
ГЛАВА 6. Рассказывает об ошибках и происшествиях
От внезапного пробуждения разболелась голова, тело окутала слабость, а перед взором проплывала кровавая картина расправ над несчастными узниками. Фрай не мог понять, почему неизвестный ему мужчина стоит, склонившись над обреченным молодым человеком, и пытается привлечь внимание. Возле него тревожно прохаживается миссис Бонна с кучей чашек и маленьких скляночек, чуть поодаль молодая чета Батлеров опасливо посматривает на пастора и грустно улыбается. Кэтрин все больше жмется к мужу. Наконец они заметили его оживление, мистер в черном сюртуке заговорил:
— Как вы себя чувствуете? — он начал проверять зеницы пострадавшего Фрая, оттягивая веки и водя перед взором зажженной свечой. Свет резал глаза, джентльмен поморщился, и мужчина удовлетворенно отстранился.
— Я чувствую слабость и тошноту, но понемногу это чувство меня покидает, — он говорил это слабо, но с надеждой на поправку.
— Я бы порекомендовал вам несколько дней предаться основательному отдыху — никуда не выезжать, никого не принимать и пить больше теплой шиповниковой настойки. Симптомы вашего недуга мне досконально неизвестны, но вы не больны неизлечимыми и опасными заболеваниями и это радует, — отозвался доктор, ибо по все вероятности мужчина в строгом сюртуке относился к коллегии лекарей и был вызван Эндрю.
Фрай постепенно начал приходить в себя, особенно после прогорклого напитка, что достопочтенный доктор дал ему перед уходом. Затем над молодым человеком хлопотала миссис Бонна, укладывая пастора поудобней, затем Кэтрин и Эндрю оглядели своего друга, миссис Батлер задала несколько интересующих вопросов. Рассказала, что они ну очень беспокоились, когда преподобного Уэнсли не было всю ночь, а потом его приступ заставил всех домочадцев перепугаться не на шутку, особенно бедную миссис Олдбрук. При упоминании имени возлюбленной Фрай поморщился, будто его снова одолел приступ, так что молодые люди немедля последовали рекомендации врача, дав пастору спокойный отдых. В одиночестве мысли приобрели четкую формулировку: боль ему приносили изумрудные глаза, которые были повсюду, кружили в его голове, заставляя тело корчиться в конвульсиях. Тогда молодому человеку показалось, что он видел целую свору изумрудных глаз, будто попал в каменную темную пещеру, и свисавшие с потолка летучие мыши, вдруг обнаруженные нежданным гостем, подали о себе знать. А еще туманилось сознание и становилось не по себе, когда мысли затмевала прозрачная дымка.