«Фрам» в полярном море

Ледовый путь такой, что скоро нельзя уже будет идти по нему: снег превращается в сплошную слякоть, и собаки проваливаются на каждом шагу, да и мы сами, когда приходится помогать собакам или вытаскивать тяжелые нарты, увязаем в снегу выше колен. И затем надо брать приступом полынью за полыньей, одну гряду торосов за другой. Трудно сохранять бодрость духа при таких обстоятельствах, но все же мы ее не теряем. Правда, бывает, что мы несколько падаем духом, глядя на простирающийся перед нами безнадежный хаос торосов, полыней, ледяной каши и огромных, беспорядочно навороченных ледяных глыб. Порой кажется, что перед тобою внезапно застывший прибой, и бывают минуты, когда буквально представляется возможным, не имея крыльев, продвинуться вперед. Тогда с тоской следишь за полетом неожиданно проносящейся мимо чайки, думаешь о том, как далеко можно было бы улететь, будь у нас такие вот крылья! Но потом, несмотря ни на что, находишь какой-то проход, и надежда снова пускает свои зеленые ростки. А когда затем выглянет из-за туч солнце, и ледяной простор засверкает своей белизной, и солнечные лучи заиграют на воде полыньи – жизнь снова кажется совсем прекрасной и достойной борьбы. О ты, небом рожденная надежда!

Удивительно, как мало нужно, чтобы возродить в человеке мужество. Вчера я нашел в полынье небольшую мертвую полярную треску (Gadus polaris)[284]

, и глаза мои, увидев ее, загорелись от радости, будто это был драгоценнейший клад. Там, где есть рыба, никогда не пропадешь с голоду! И прежде, чем забраться в палатку сегодня утром, я закинул лесу в полынью возле нас. Но сколько понадобилось бы нам выудить таких рыбешек, чтобы прокормиться? На один день ее нужно больше, чем мы могли бы наловить за неделю или даже за месяц! А все-таки мы с Йохансеном радуемся и, полные надежд, фантазируем, лежа в спальном мешке, что здесь водятся, пожалуй, и крупные рыбы и что наловить их можно сколько угодно. Да, человек – счастливое дитя.

Продвигаться вчера было труднее, чем в предыдущие дни. Лед стал менее ровный и массивнее. То и дело попадаются отдельные старые льдины. Много скверных труднопроходимых полыней, и нам удалось уйти недалеко. Боюсь, что мы сделали какие-нибудь 2 или самое большое 3 мили. Думаю, что мы должны находиться под 82°08 или 9 , если только постоянный юго-восточный ветер не отнес нас несколько к северу. Путь становится хуже и хуже; снег насквозь до самого низу пропитан водой и не выдерживает больше тяжести собак, хотя кое-где он покрылся настом, так что там, где они не проваливаются, нарты скользят лучше; но они частенько проваливаются, и тогда их уже не сдвинуть с места. Псам нашим тяжело. Даже и не таким изнуренным ездовым собакам пришлось бы тяжко. Наши останавливаются беспрестанно, и приходится помогать им и подгонять их бичами. Бедные животные, плохо им приходится! Лиллеревен (Лисичка), последняя из оставшихся в живых из моей первоначальной упряжки, скоро не в состоянии будет двинуться с места. А какая это была прекрасная ездовая собака! У нас теперь пять собак: Лисичка, Стурревен (Большой Лис) и Кайфас– в моих нартах; Сугген и Харен в нартах Йохансена. Корму для них хватит еще на три дня, так как вчера утром мы убили Исбьёрна. Но за этот срок мы, по мнению Йохансена, разрешим загадку. Боюсь, что это тщетная надежда, хотя синева на ЮВ или ЮЮВ (по компасу) по-прежнему остается на том же месте, поднимаясь все выше.

Тронулись в путь вчера в половине седьмого пополудни и в четвертом часу утра сегодня остановились перед полыньей. Вчера я в первый раз увидел на льду у подножия нескольких торосов озера пресной воды. Но тут, где мы остановились, как раз нет ни одного; так что и сегодня вынуждены растаивать лед для питьевой воды. Но теперь все-таки придется делать это не так уж часто, и можно будет сэкономить керосин, который убывает с жуткой быстротой. И погода и путь все такие же. Ни малейшего удовольствия вылезать из палатки и вновь приниматься за тяжелый дневной труд. Лежу и думаю о том, как прекрасно в Норвегии теперь, в июне, когда над фьордами, горными высотами и зелеными лесами высоко сияет солнце… И там… Но когда-нибудь вернемся же мы вновь к этой жизни! Она станет для нас тогда такой бесконечно прекрасной, как никогда».