«Фрам» в полярном море

Потратив немало времени на вычисление и размышления по поводу нашего дрейфа и нашего будущего, я позволил себе хорошенько выспаться. К чему, в самом деле, спешить по этому пути, который сегодня ничем не лучше вчерашнего? Да, кроме того, идти ночью и прохладнее и удобнее, чем днем. Самое лучшее – это растянуть по возможности время, расходуя при этом наши запасы лишь безусловно необходимыми порциями. Летом условия, несомненно, улучшатся, и за три рабочих месяца мы сможем обеспечить себя провиантом. Было бы странно, если бы это оказалось невозможным. Птицы здесь, во всяком случае, встречаются постоянно: вчера я опять видел большую чайку; но на то, чтобы поддерживать свою жизнь ими, у нас не хватит патронов. Все надежды теперь на тюленей и медведей; забить бы хоть одного такого приятеля прежде, чем придут к концу наши запасы; тогда мы будем обеспечены надолго».

«Воскресенье, 16 июня.

Вчера дело шло из рук вон плохо. Лед такой тяжелый, что можно прийти в отчаяние. Единственное утешение – сознание, что хуже уже быть не может! Минутами я просто не знал, на что решиться. Пожалуй, лучше убить всех собак сразу, чтобы запастись пищей для самих себя, и попытаться без их помощи двигаться вперед по мере сил. Таким образом мы, конечно, продлили бы свои запасы дней на пятнадцать, а то и на двадцать и успели бы за это время продвинуться вперед хоть сколько-нибудь. На более или менее значительное продвижение, однако, рассчитывать нельзя, а потому все же, пожалуй, правильнее выждать. Но, с другой стороны, до земли, до открытой воды или, во всяком случае, до разреженного льда не может быть далеко, и каждая пройденная к югу миля имеет свое значение. Значит, нужно пытаться использовать собак до последней возможности и с их помощью продвинуться насколько возможно дальше. Может статься, перемена близка, а если и нет, то лед улучшится, станет ровнее, как тот, по которому мы шли не так давно.

А пока что мы вынуждены были забить вчера еще двух собак. Когда тронулись в путь, обнаружилось, что Лисичка совсем выбилась из сил и ноги у нее подкашивались; она упала и не могла встать; я протащил ее немного вместе с нартами, но она тщетно пыталась подняться на ноги. Пришлось взвалить беднягу на нарты поверх груза. Когда дошли до тороса, где нашлось защищенное от ветра место, Йохансен убил ее, пока я ходил искать дорогу. Не лучше было положение и с другой из моих собак – Стурревеном. Нечего и думать было не только заставить его тащить нарты, но и вообще двигаться самостоятельно; он едва плелся, шатался и падал; все время приходилось помогать ему вставать, но тем не менее он еще кое-как двигался. Затем ему стало совсем невмоготу передвигать ноги. Он отстал, постромки его попали под полозья, и его пришлось тащить за нартами. Я попробовал отвязать его в надежде, что тогда он, во всяком случае, сможет сам тащиться сзади. Он так и поступал некоторое время, но потом лег. Йохансен вынужден был подобрать его и положить на свои нарты, а когда мы остановились на ночлег, пришлось и его убить. Итак, у меня остался один Кайфас, а у Йохансена – Харен и Сугген. Этих трех собак мы сможем прокормить двумя убитыми в течение десяти дней. Но как далеко за это время уйдем – одни боги ведают! Боюсь, что не очень далеко.

Теперь мы должны впрягаться в нарты сами, и потому из двух собачьих сбруй сделали подходящую лямку для себя[290]

. Теперь уже не имело смысла идти на свободных лыжах, на которых ноги то и дело подвертывались, соскальзывали и увязали глубоко в бездонный снег. На гладких подошвах комаг снег обледеневал, и они становились скользкими, как угриная кожа. Мы крепко привязали лыжи, и там, где лед был ровный, действительно оказывалось возможным тащить сани с помощью одной собаки. Таким образом, я убедился, что по сносному льду и ровному пути мы даже без собак сможем продвигаться понемногу вперед без особого труда. Но при малейшей неровности нарты совсем останавливались. Приходилось изо всех сил налегать на лямки, и все же частенько мы не могли сдвинуть нарты с места. Тогда забегали сзади и приподнимали нарты; напряжением всех сил удавалось перевалить их через препятствие, но вслед за тем мы натыкались на новое, и все начиналось сначала. Повернуть нарты в глубоком снегу, в который они часто зарывались, было тоже не легче, и, только приподняв их, мы получали возможность двинуться дальше.

Так мы и продвигались шаг за шагом, пока не выходили, наконец, на небольшую равнину, где можно было двигаться быстрее. Но иногда вместо равнин попадались полыньи и торосы, и это было всего хуже; одному в торосах никак не справиться с нартами; приходилось каждые нарты переволакивать вдвоем. Когда мы, наконец, оставляли за собой исследованный заранее путь, мне опять приходилось идти одному вперед, отыскивая проходы между торосами.