«Фрам» в Полярном море

Год за годом этот лед подвергался сильным сжатиям; высокие торосы и ледяные гряды, образовавшиеся в результате таких сжатий, обтаивали каждое лето под лучами солнца, чтобы зимой снова покрыться глубокими снежными сугробами, отчего формой своей они напоминали скорее айсберги, чем нагромождения морского льда[266].

В среду 20 марта в моем дневнике значится следующее: «Чудесная погода для езды на санях; великолепный закат, но холодновато, особенно по ночам в спальном мешке (температура держалась от –41° до –42 °С). Лед, чем дальше вперед мы идем, становится как будто все ровнее; местами кажется даже, что едешь по материковому льду Гренландии. Если так и дальше пойдет, это будет не экспедиция, а увеселительная прогулка».

В этот день мы потеряли наш одометр. Заметили это не сразу, и так как я не знал, как далеко придется за ним идти, то решил, что не стоит тратить времени на возвращение, и мы продолжали путь вперед. Отныне мы могли только приблизительно определять пройденное за день расстояние. В тот же день случилась и другая неприятность: одна из собак, Ливьегерен, вдруг так ослабела, что не могла больше тащить нарты. Пришлось ее выпрячь и пустить бежать на свободе. Лишь к концу дня мы спохватились, что ее нет с нами. Оказывается, она осталась лежать на месте стоянки, где ее отвязали утром, и чтобы притащить ее, мне пришлось прогуляться на лыжах.

«Четверг, 21 марта. В девять часов утра было –42 °С (минимальная температура ночью –44 °С). Ясно, как и все эти дни. Солнечная, прекрасная погода, превосходная для путешествия. Но по ночам холодно – ртуть постоянно замерзает. Чинить при такой температуре лапландские каньги, сидя в палатке и чувствуя, что коченеет кончик носа, – занятие не из приятных. Но «все на свете преходяще», как сказала лисица, когда с нее содрали шкуру. Нам предстоит и день, и свет, и тепло; мы идем навстречу победе».

«Пятница, 22 марта. Превосходно шагать по такому льду; дела наши идут все лучше и лучше. Широкие поля, и лишь кое-где хребты и торосы, повсюду проходимые. Мы шли вчера с половины одиннадцатого утра до девяти часов вечера и прошли, по моим расчетам, не меньше 3 миль. Мы должны находиться теперь под 85°. Единственная неприятная вещь – это холод. Одежда наша к концу дневного перехода все больше походит на ледяной панцирь, а ночью на компресс. Шерстяные одеяла тоже. А спальные мешки постоянно увеличиваются в весе от замерзающей в шерсти влаги. День за днем неизменно ясная погода. Мы оба жаждем теперь перемены, хотим, чтобы набежали облака и погода стала помягче. Температура ночью –42,7 °С.

Согласно наблюдению, произведенному мной после полудня, мы достигли в этот день 85°9' северной широты.

«Суббота, 23 марта. Из-за наблюдений, приведения в порядок саней, починки мешков и прочих занятий, что не так гладко идет при такой низкой температуре, вчера мы тронулись в путь только в три часа пополудни. Шли мы до 9 часов вечера и остановились на ночлег среди самого скверного льда, какой только встречали за последнее время. В течение дня мы шли, однако, по нескольким большим ровным полям, и, я думаю, все-таки подвинулись мили на две. Все та же яркая солнечная погода, но вчера после обеда усилился северо-восточный ветер, дувший все последние дни и ставший довольно резким.

Вечером нам пришлось переправляться через большую, лишь недавно замерзшую полынью, напоминавшую большое озеро». Лед на этой полынье был, видимо, молодой и совсем еще тонкий. Странно, как могут образоваться здесь такие полыньи в это время года[267]

.

С этих пор кончился гладкий лед, по которому идти было одно удовольствие, и дальше нам часто приходилось преодолевать большие трудности. В воскресенье, 24 марта, я записал в дневнике: «Лед становится хуже. Вчера был трудный день. Все же мы немного продвинулись вперед, но, боюсь, не больше чем мили на полторы.

Право, этими бесконечными подниманиями тяжело нагруженных нарт можно вывести из терпения бедную спину. Но вернутся, надеюсь, лучшие времена. Холод тоже дает себя чувствовать, постоянно оставаясь все тем же; вчера он даже усилился от северо-восточного ветра. Мы сделали остановку примерно в 8 1/2 часов вечера. День заметно прибывает, солнце садится все позже. Еще несколько дней, и мы увидим полуночное солнце. Вчера вечером мы убили Ливьегерена. Содрать с него шкуру оказалось делом нелегким».

Это была первая собака, убитая нами. Потом той же участи подверглись по очереди и другие. И это было самое неприятное дело из всех выпадавших нам на долю во время всего пути. Особенно вначале, когда было еще очень холодно. Когда мы разрубили эту первую собаку на части и бросили ее остальным на съедение, многие из них предпочли остаться голодными всю ночь, чем дотронуться до такой пищи. Но время шло, и, отощав через несколько дней, они научились ценить и собачье мясо. Впоследствии мы не всегда были столь заботливы и не обдирали шкуру с убитого животного – попросту разрубали его на части вместе с кожей и шерстью.