В этом (в ненависти к талмудизму) они совпали. Яков вспомнил, как однажды отец показал ему, маленькому, толстую старую книгу в темной обложке, и сказал: из-за нее вся моя жизнь пошла прахом. Еще раньше, до рождения сына, несчастный Иехуда Лейбович, попал под отлучение от общины за приверженность ереси. Вместе с ним пострадала и его жена, хотя она мирно варила вкуснейшую калиновую пастилу на продажу в панскую экономию, держала овец и вязала из их шерсти отличные жилеты, чулки, кофты, а не ходила скандалить в синагогу. Чадо их оказалось проклято строгими судьями еще в чреве матери, как будто в нечистоте и блуде зачатое, а не в законном браке, по всем традициям проведенном. Ведь собор в Бродах стольких детей объявил незаконными, не признав браки их родителей. Яков Лейбович тоже считался "мамзером", незаконнорожденным, если придраться, конечно. Поэтому не ладилось у него, искал себе занятие, не находил того, к чему душа пристанет, что нравилось бы по-настоящему. Торговля, конечно, хлеб дает, но не мотаться же с тюками на спине до старости! Пока силы есть, надо прибиться к чему-нибудь другому.
В Турции этот некрасивый, с уродливым носом и липкими волосами, дерзкий мальчишка присмирел, напуганный слухами о строгих законах, помогал купцу искать товар, учился сбивать цену и довольно быстро, в месяц, заговорил по-турецки и немного на ладино, диалекте средиземноморских евреев. Вскоре он "акать" стал, слова округлять, чтобы все на гласные буквы оканчивались, местным подражая. И одеваться начал на восточный лад. Появился у него широкий пояс, рубахи длинные, расшитые, головные уборы по моде, скрывавшие его немного неправильную форму черепа, широкие штаны со складками, маскирующие худые, кривые, жилистые ноги, мягкие туфли и кошель кожаный, а еще трубка.
Завершив торговые дела и накопив небольшой капиталец, увидел наконец того самого Иссахара Полячека, о котором купец каждый день истории смешные рассказывал - то как он козла на ярмарке продавал, то про спор в синагоге, который даже король польский слушать пришел, переодевшись иудеем, и про любовь несчастную к загубленной дочери трактирщика.
Правда, другие называли раввина Полячека шарлатаном, его науку - темной водой в облаках, собиравшей, однако, большие пожертвования. Приписывали ему роскошный дом с персиковым и ореховым садом, с розарием и фонтанами, с белыми павлинами в птичнике, и двух молоденьких жен, спрятанных на тайной половине этого дома. Купец же уверял своего помощника, что раввин Полячек беднее мыши и вдов. Жилище мистика в самом деле убого - голые беленые стены, грубый стол, разбросанные старые книги и свитки, грошовый светильник, испускавший чад.
- Понравилась тебе чужая сторона? - ласково спросил Якова седенький старичок в черной накидке и с коралловыми чётками на поясе. - Хочешь остаться среди моих учеников?
- Понравилось, многоуважаемый рабби Иссахар. - Я хотел бы - если на то получу согласие родителей, поучиться здесь полгода. Вот вам мои скромные дары - и он протянул старцу красный бархатный мешочек, перевязанный желтой атласной лентой.
- Это лишнее, - смутился раввин, но мешочек с пиастрами взял.
Вскоре Яков Лейбович с благословения родителей стал брать уроки у загадочного мистика, и каждое занятие шло ему на пользу. Они повторили по главам Тору, а затем, вместо начал Талмуда, рабби Иссахар поднял желтый палец и, дождавшись гробовой тишины, тихо сказал кругу учеников, что вокруг иудейского закона возвели слишком много оград.
- Талмуд, добавил он, - это высокая каменная ограда, где уже пробиты первые бреши, и чем дольше, тем больше будет разрушаться эта ограда. Настанет час, и от нее останутся мелкие камешки, коими дети начнут швырять в последних приверженцев старой веры.
Ученики побелели от страха. Критиковали Талмуд многие, но лишь караимы, отколовшаяся секта, отвергали его полостью. Единственный, кто понял старого еретика, был новенький, Лейбович.
- Вы абсолютно правы, рабби, произнес он, - как можно заставлять людей жить по законам, которые почти невозможно соблюсти, не нарушив других законов?! После Шабтая Цви говорить о Талмуде всерьез смешно. Столько бессмысленных запретов! Если бы они кого-нибудь останавливали от греха, тогда был бы в Талмуде прок, а так.... Я бы его сжёг, честное слово!
Спор продолжался до глубокой ночи. Ученики выходили растерянные, со слезами на газах - ведь с рождения их приучали следовать всем правилам.
А с юным вольнодумцем, вскоре получившим кличку Франк, старый учитель проговорил до утра. Проверку он выдержал.
Чем дольше учился он у Полячека, тем больше собирал слухов и сплетен о нем. Говорили, что это не группа мистиков, обсуждающих по пятницам старинные трактаты, а оккультная секта, где практикуют египетскую магию, превращают палки в змей и обратно, колдуют над расплавленным воском, вылепляя части тела, которые хотят "сглазить". Против раввина, способного, например, поведать о сатане, демонах и как их вызвать к себе на подмогу, о приворотах и амулетах не с точки зрения Талмуда, ополчились все.