Франсия

— А почему нет?.. Я больше не ребенок и, как недавно сказал Гугу, никогда им не был. На парижских мостовых нет детей — в пять лет здесь знают так же много, как и в двадцать пять. Не делай кислой мины, давай поговорим… Мы никогда не разговаривали с тобой об этом, не было повода, но вот ты заявляешь мне, что не следует брать деньги у Гузмана. Ты права. Я скажу тебе то же самое. Тебе надо уйти от него и выйти замуж. У папаши Муане есть племянник Антуан, жестянщик, у него есть деньги, чтобы обзавестись своим хозяйством, и ты ему нравишься. Он обо всем знает, но при мне сказал дяде: «Это не важно, будь на ее месте другая, я бы еще подумал, но она…» А папаша Муане ответил: «Ты прав! Если она и согрешила, то это моя вина, я обязан был лучше присматривать за ней. У меня не было времени. Но все равно она не такая, как другие: что пообещает — выполнит». Послушай, Франсия, соглашайся!

— Нет! Это невозможно! Антуан хороший парень, но такой неотесанный! Рабочий! Это бы еще ничего, но он неопрятен, груб… Нет! Это невозможно!

— Правильно. Тебе нужны цирюльники, от которых хорошо пахнет, или князья!

Франсия вздрогнула, затем, решившись, сказала:

— Ну хорошо! Мне нужны князья, и они у меня будут, если я захочу.

Теодор, вначале удивленный ее самоуверенностью, восхитился. Порыв патриотической гордости, вдохновлявший его прошлой ночью в кабачке, уже угас. Потухшие было глаза мальчика вновь зажглись, и он, думая, что совершает героический поступок, ответил:

— Князья — это очень мило, лишь бы они не были иностранцами.

— Не будем больше об этом, — оборвала брата Франсия. — У нас нет времени на споры. Нам нужно уходить отсюда. В полдень за мной придут и заплатят долг за жилье. Я соберу вещи. Ты же останешься ненадолго здесь, чтобы передать Гузману: «Моя сестра уехала, вы больше не увидите ее. Я не знаю, где Франсия. Она возвращает вам голубую шаль и украшения, которые вы подарили ей…» Вот.

— Итак, все улажено? — изумился Теодор. — Меня ты тоже бросаешь? Поступай как хочешь.

— Ты хорошо понимаешь, что тебя я не брошу, Теодор. Кроме тебя, у меня никого нет. Вот четыре франка, все, что у меня осталось, но этого хватит, чтобы не голодать и не спать на улице. Завтра или в крайнем случае послезавтра ты получишь от меня вести, письмо для тебя у папаши Муане, и придешь туда, где буду я.

— Ты не хочешь сказать мне куда?

— Нет. Тогда ты, не обманывая, поклянешься Гузману, что не знаешь, где я.

— А что говорить в нашем квартале? Гугу наделает шума!

— Я готова к этому! Ты скажешь, что не знаешь!

— Послушай, Фафа, — проговорил мальчишка, пощипывая свои едва заметные бакенбарды, — это невозможно! Я хорошо вижу, что ты надеешься стать счастливой и не собираешься бросать меня на произвол судьбы, но счастье мимолетно. Когда мы захотим вернуться в свой квартал, придется поменять все наше общество. Я имею дело с честными работягами, они не слишком мне досаждают, но часто упрекают за то, что я бездельничаю, и добавляют при этом: «Трудись, ты уже взрослый. Твоя сестра не всегда будет рядом с тобой! К тому же она не разбогатеет, хотя и заслуживает лучшего!..» Слышишь, Фафа? Когда тебя перестанут здесь встречать, это всех заинтересует, а если я появлюсь прилично одетым, с деньгами в кармане, и меня увидят с теми, кого презирают, то, черт!.. Придется заново искать друзей. Ты ведь этого не хочешь, не правда ли? Твой Теодор немногого стоит, но все же больше, чем ничего!

Франсия закрыла лицо руками и разрыдалась. Впервые ей открылась жизнь общества. Она прилагала немалые усилия, чтобы не поддаться влиянию брата, которого до сих пор не принимала всерьез и который незаметно для нее возмужал.

— Ты заслуживаешь большего, чем я, — сказала она ему. — Нам следует соблюдать приличия, но если мы уедем отсюда в другое место, то у нас не будет ни одного знакомого, кто поздоровается с нами при встрече. Но что делать? Я не могу остаться с Гузманом и не хочу хранить у себя его подарки.

— Ты больше не любишь его?

— Нет, не люблю.

— А не можешь ли ты подождать?

— Нет, я не могу и не должна его обманывать!

— Ну хорошо, не обманывай. Скажи ему, что все кончено и ты решила выйти замуж.

— Я солгала бы, и он не поверил бы мне. Подумай, какой шум он поднимет. Ложь причинит нам больше вреда, чем пользы.

— Он уже не любит тебя так, как прежде! Скажи, что ты знаешь обо всех его проделках, выставь Гузмана за дверь, я помогу тебе. Я не боюсь его и справлюсь с десятком таких, как он!

— Гузман начнет кричать, что он у себя дома и сам платит за жилье, что это он нас выгоняет.

— Значит, тебе нечем заплатить за эту проклятую квартиру, чтобы швырнуть ему в лицо его деньги!

— У меня четыре франка, я тебе уже говорила. Я никогда не беру у него деньги — мне это противно. Каждый день Гузман дает мне на ужин, поскольку ужинает с нами, а утром мы с тобой доедаем то, что осталось.

— Ах! — Теодор сжал кулаки. — Если бы я знал! Я выучусь какому-нибудь ремеслу, Фафа, правда! Возьмусь за любую работу. Буду трудиться, чтобы не зависеть от других.