Франсия

Устроив наконец жизнь двух детей, доверенных его попечению, господин Валентин удалился, не сообщив Франсии, которая не посмела спросить его об этом, когда она вновь увидит князя.

— Итак, ты доволен? — обратилась она к брату. — Ты хотел работать… И тебе предоставили такую возможность.

— Конечно, я хочу работать! — Теодор решительно топнул ногой. — Но мне не нравится быть обязанным другим. Это продолжается слишком долго. Ну ладно, я исчезаю. Надену белый воротник, чтобы выглядеть приличным человеком, и новые башмаки, поскольку придется много бегать по делам. Если мне понадобится что-нибудь, я приду. Прощай, Фафа, надеюсь, что оставляю тебя счастливой!.. Впрочем, я еще зайду повидать.

— Ты уже уходишь? — Сердце Франсии сжалось при мысли, что она останется одна.

Девушка не была до конца уверена, что намерения ее брата не изменятся.

Привыкнув присматривать за ним, насколько возможно, бранить его, когда он поздно возвращался, Франсия не позволила ему окончательно опуститься. Не случится ли это теперь, когда Теодору не придется больше опасаться ее упреков?

— Что мне тут делать? — печально спросил он. — Здесь красиво, даже роскошно, но я буду скучать, как птица в клетке. Мне надо двигаться, дышать свежим воздухом, видеть лица людей! Мне совсем не нравится физиономия твоего князя, впрочем, как и моя ему. И потом он иностранец, союзник! Ты станешь хвалить его… Я буду злиться!

— Он враг, я согласна, — отозвалась Франсия, — но без него ты потерял бы меня, и мы не имели бы возможности отыскать нашу матушку.

— Ну хорошо! Если мы найдем ее, все изменится. Она будет несчастна, и мы станем трудиться, чтобы она ни в чем не нуждалась. Я пойду работать.

— Правда?

— Ведь я сказал тебе!

— Ты так часто мне обещал!

— А сейчас это правда. Надо, чтобы люди уважали меня.

— Тогда иди! Только сначала поцелуй меня!

— Нет. — Мальчишка надвинул картуз на самые глаза. — Давай без нежностей, все это глупости.

Он удалился с решительным видом, дошел до конца улицы, на мгновение остановился, сдерживая слезы, а затем пустился бежать в направлении Вожирар, где поступил в распоряжение хозяина, которому его рекомендовал месье Валентин.

Франсия плакала, говоря себе: «Без работы он не остепенился бы и, быть может, окончательно погубил бы себя! Если Господь пожелает и Теодор сдержит слово, я не стану ни о чем жалеть».

И все же она сожалела, хотя и не признаваясь себе. Все ее бедное маленькое существо было потрясено. Франсия навсегда оставила свой небольшой уголок в Париже, где ее любили сильнее, чем осуждали. Пятнадцатилетняя девочка, пережившая ужасы отступления из России и разгром при Березине, милая, нежная, с хорошими манерами, слишком гордая, чтобы кому-то жаловаться, самоотверженно взявшая на себя заботы о брате, она была не из тех, кто бросается в объятия первого встречного; и если ее иногда упрекали за непостоянные любовные связи, то и прощали, понимая, что Франсия ни для кого не хочет быть обузой. Мнение людей всегда связано с эгоизмом. Вы отталкиваете нищенку, которая говорит вам: «Подайте мне, чтобы я не принуждала вас это делать». И вы в известной мере правы, потому что многие злоупотребляют вашим доверием. Предпочитают, чтобы невинность гордо пала, не испрашивая совета, и приняла, не жалуясь, свой жребий.

Итак, Франсия покинула тех, кого называла своим обществом. Она осталась одна, единственной опорой девушки был иностранец, обещавший любить ее, единственным знакомым — незнакомец Валентин, и его тайная испорченность, ловко замаскированная внушительным внешним видом, уже внушала Франсии смутные опасения. Она осмотрела свою красивую квартиру, не слишком задаваясь вопросом, что станет с ней, если через несколько дней союзники уйдут из Парижа или если Мурзакин бросит ее. Это предположение больше не приходило Франсии в голову, равно как и Теодору.

Она распаковала узлы, убрала свои портки в шкафы, привела себя в порядок и посмотрелась в псише[27] из красного дерева, с ножками в виде лап льва из позолоченной бронзы. Девушка восхищалась сомнительной роскошью, которой окружил ее прекрасный князь, фанерованной мебелью, тронутой временем, гардинами из муслина, собранными в тысячи складок на античный манер, вазами из алебастра со стеклянными гиацинтами, голубой софой с оранжевой бахромой, маленькими настольными часами с изображением амура, прижимающего палец к губам. Франсия поставила на виду несколько жалких безделушек, принесенных Валентином из ее старой квартиры, хотя своей кричащей бедностью они не подходили к ее новому жилищу. Наконец она села у окна, чтобы полюбоваться прекрасным садом и высокими деревьями, но нашла их скучными в сравнении с неказистыми мансардами и черными крышами, которые обычно рассматривала у себя.

Девушка поискала взглядом горшок с резедой на окне, которую всегда поливала вечером и утром.

— Ах! Боже мой, — воскликнула Франсия, — Валентин забыл перевезти резеду!

И она начала оплакивать эти навсегда утраченные и потому бесценные для нее вещи, связанные с былыми привычками, воспоминаниями и привязанностями.