Вийон все время готов корить себя за то, что заигрался, от души наслаждался, но не желает остаться в глазах потомков вором и убийцей. Всему виной Судьба. «Большое завещание» — не автобиография, это документ, в котором бедняга Вийон представил себя в лучшем свете. Бродяга охотно учит жить, и сведение счетов подается под знаком высокой морали. Хоть автор и не окончательно лишен способности мыслить здраво:
Он не из тех поэтов, которые небрежно относятся к своим трудам и не сохраняют копий. Вийон дорожит своими произведениями. Возможно, бродя по дорогам, он носил с собой собрание поэм, которые могли бы стать вступлением к «Завещанию». Лучшего Сезама для двора Рене Анжуйского или Карла Орлеанского׳», чем багаж из рондо и баллад, не найти. Сохранив его во время странствий или отыскав по возвращении, Вийон всегда имел под рукой эти стихи и использовал их в «Завещании». Совершенно естественно, что ему пришла мысль поместить старые вещи в новой поэме. Не лучшее ли это из того, что можно завещать?
«Завещание» перестает быть завещательным вымыслом. Это сам Вийон в двух тысячах стихов, со своими надеждами, крушениями и несчастьями. Раздаривая добро, он делает сотни умозаключений из истории, рассказанной стихами, которая содержит вехи его жизни.
То, что он хочет подвести итог своей жизни, не вызывает сомнения, даже если он плутует, скрывая то, что ему не нравится, и не признает ответственности за собственное банкротство.
На этот раз речь идет о завещании, а не просто о серии даров. То, что невозможно объединить, он отбрасывает: несколько юношеских сочинений, несколько стихов по случаю, как, например, поэма, посвященная Марии Орлеанской, или прошение, обращенное к герцогу Бурбонскому, несколько поэтических вещиц, таких, как баллада пословиц.
Точно так же Вийон не вводит в «Большое завещание» пародию на излишний педантизм, которую он написал, будучи молодым, и где иронизировал над недомыслием всезнаек.
Не считая примерно десятка вещей, поэт берет все, что сохранил из своих работ, и, не имея намерения демонстрировать в антологии разносторонность своего таланта, он объединяет их в нечто цельное, что можно назвать судьбой Франсуа Вийона. Поскольку у нас есть «Малое завещание» 1456 года, мы знаем, что он делал из воображаемой последней воли завещателя, которому нечего завешать. Что мы узнали бы из первоначального текста других поэм, включенных в «Большое завещание» в разное время? Мы знаем их такими, какими они попали в последнее произведение, и не можем сказать, перерабатывал ли их Вийон, как переработал тему завещаний.
Читая окончательный вариант «Большого завещания», мы найдем баллады, изданные в 1533 году Клеманом Маро, которые по большей части запомнятся своим рефреном. Посвятив свое перо вдохновению творчества или любовным разочарованиям, поэт в них более раскован, чем в риторических упражнениях, коими являются восьмистишия завещаний с двойным или тройным смыслом. Когда он обращается к традиционной лирике и народной морали или когда наполняет своим вдохновением уже устоявшиеся поэтические формы, использованные Аленом Шартье, Эсташем Дешаном или Карлом Орлеанским и Рютбёфом, Франсуа Вийону удается передать весь блеск своего гения. Вспомните только…
«Баллада о дамах былых времен» появляется первой после наводящего тоску описания смерти.
За этим тотчас следует «Баллада о сеньорах былых времен».
Затем идет «Баллада на старофранцузском».