Франсуа Вийон

Некто хочет его смерти, он бежит от него. Образ, целиком заимствованный у риторики труверов, где столкновение страстей разыгрывается в духе военной стратегии, как в трактатах о нравственности столкновения добродетели и порока. Дама – в центре крепости. Оскорбленный любовник – словно поверженный в бою. Изменница, не желающая слышать его жалобных стенаний, – это «Безжалостная красавица». «Живой сплав» – это живая связь Дамы и ее вассала. Он рвет ее. В средневековом словаре есть одно слово для характеристики сеньора, который отлынивает от своих обязанностей по отношению к вассалу: он – «изменник».

Увы, мне душу полонилТот взор жестокий и неверный…Напрасно я в тоске молил,Томился в муке беспримерной, -Она меня высокомерно

Отринула, не вняв мольбам.Тогда я понял: дело скверно!И вверил жизнь своим ногам.Чтоб не страдать превыше меры,Осталось мне одно: бежать.Прощайте! Путь держу к Анжеру!Она не хочет мне отдать

Свою любовь, – чего ж мне ждать?Довольно мне обид, обманов!Я мученик любви, под статьГероям рыцарских романов [149] .

Действительно ли он отправляется в Анже? Или Анже тут для рифмы? Привлекает ли нашего поэта двор короля – мецената Рене – из-за его объемистого кошелька или прельщает просвещенная публика, готовая все время аплодировать ему? Позже пойдет речь о готовящемся коварном ударе и об анжевенском дяде поэта, чей выход на сцену окажется очень кстати. Вопрос остается открытым, без сомнения, потому, что все сошлось воедино одновременно.

Остается неясным вопрос: отчего это бегство? Не надеялся ли Вийон за год до написания этих стихов на оправдательные письма, без которых ему бы не быть в Париже?

Бежит ли поэт от своей «жестокой»? Или более прозаически – от наказания короля? А может быть, у него на совести новое «дело»? Когда знаешь, что бегство из наваррского коллежа совершилось в самую рождественскую ночь 1456 года, дата «Малого завещания» – рождественская – наводит на мысль, что Вийон серьезно озабочен тем, как бы избежать виселицы. Возможно, «Малое завещание» – это лишь осмотрительное алиби гениального хулигана, пытающегося внушить как анжевенцам, так и другим, что его бегство – лирического свойства.

Есть или нет оправдания, предназначенного для публики, «Малое завещание», конечно, – деньги на расходы: при каком бы дворе это ни происходило, поэт зарабатывает себе на пропитание лишь своим талантом. Однако чересчур рассчитывать на вдохновение было бы неразумно. Человек, взывающий к авторитету многоумного Вегеция, знает, что ему неплохо бы привести, где бы это ни случилось, доказательства своего мастерства.

«МАЛОЕ ЗАВЕЩАНИЕ»

Естественно, что в сумраке надвинувшейся ночи поэт принимает необходимые для всякого путешественника меры, касающиеся его отъезда. Таким образом полуреально, полупризрачно вырисовывается своего рода завещание. Это «Малое завещание». Вийон раздает свое «добро». Разговор короткий. Несмотря на то имя, которое ему вскоре даст толпа и которым вновь воспользуется в 1489 году издатель Леве, главное, что завещает поэт, не в «Малом завещании». «Завещанием» будет нечто другое, более существенное: оставленные им ценности впишутся там в общий рисунок, который поэт намеревается оставить вечности; настоящее завещание – как бы совокупность мер, предпринятых человеком, чтобы обеспечить себе свое место в жизни. Однако публике «Малое завещание» стало известно раньше, чем «Большое», и она сбита с толку; но автор протестует, он хочет, чтобы знали его «Большое завещание».

Как помню, в пятьдесят шестом

Я написал перед изгнаньемСтихи, которые потом,Противно моему желанью,Назвали просто «Завещаньем».Но что поделать, если всемПрисловье служит оправданьем:«Никто не властен ни над чем». [150]

Вийон ничего не пожалел, чтобы «Малое завещание» выглядело как настоящий документ. Дата, установление подлинности завещания, обращение к Троице – все тут убедительно, всего достаточно, в том числе обращений к нравственности и набожности, которыми встречает свой предсмертный час любой буржуа, когда высказывает свою последнюю волю.