Франц Кафка не желает умирать

– К. даже не знает, в каком именно преступлении его обвиняют. Противостоя клике продажных инспекторов и тупых следователей, он не понимает ни их мотивов, ни поступков. Один священник, например, ему говорит: «Не надо во всем усматривать истину, достаточно лишь признать это необходимостью».

– Блестяще! – пришел в экстаз Юрий.

И тут же вспомнил фразу мужественного и добродетельного прокурора Вышинского: «Дайте мне человека, и я найду преступление».

– В душе К. – продолжала Дора, – поселяется столь мучительное чувство вины, что он даже не пытается восставать против всего этого ужаса. Страх, обусловленный его собственной, предполагаемой ошибкой, приводит его в состояние паралича. В отличие от героя его следующего романа «Замок», который отказывается подчиняться существующему в мире порядку, бунтует и продолжает предпринятый поиск наперекор всему, Йозеф К. уступает необходимости и таким образом превращается в инструмент своего собственного разрушения.

– Но ты не сказала мне, что этот герой собой в действительности представляет. Каковы его чувства, в чем его политические убеждения?

В романе об этом ничего не было. Йозеф К. всегда оставался существом абстрактным. И вел себя к тому же совсем не как настоящий герой, порой представая апатичным трусом и циничным оппортунистом. Достоинство в нем можно было признать только одно – добрую волю. Йозеф К. был человеком доброй воли в неправедном мире. Человеком с судьбой, предопределенной уже в первых строках романа, но сражающимся против абсурдного и далекого от справедливости могущества закона.

– Не усугубляй свое положение нападками на Закон, – предупредил Юрий.

Затем спросил, в каких условиях Кафка писал свой роман – без остатка плененный этой историей, он ничуть не сомневался, что в ее основе лежат реальные события.

Дора объяснила, что за «Процесс» Кафка взялся по возвращении из Берлина и разрыва с невестой, с которой поддерживал длительные отношения, главным образом эпистолярные. Он расстался с ней после страшного разговора – даже не разговора, а своего рода очной ставки, – в ходе которого перед лицом взятой на себя ответственности, не в состоянии соединить с ней судьбу и тем самым выполнить взятые на себя обязательства, в присутствии нескольких человек, присутствовавших при этом, чувствовал себя как на суде. А потом так и называл это печальное событие в его жизни – «Суд в ”Асканишер Хоф”», по названию отеля, где ему пришлось столкнуться с конфронтацией со стороны целой семьи, ввергнувшей его в пучину не только уныния, но даже экзистенциального отчаяния, выбраться из которой ему удалось, только написав «Процесс».

– Ты это к тому, что произведение, восхваляющее величие нашего режима, твой Кафка написал после банального, ничем не примечательного жизненного эпизода, когда ему пришлось разорвать помолвку?

– Можно сказать и так.

– Но тогда получается, что в конечном итоге он всего лишь большой любитель сантиментов.

Произнося эту фразу, он думал о себе самом.

– Скажем, восприимчивый человек, очень восприимчивый, – ответила на это Дора.

Несколько мгновений ни он, ни она не произносили ни звука. Вокруг лампы без абажура кружила муха. Потихоньку о себе давали знать царившие в помещении холод и сырость.

– Расскажи мне о правовой системе, описанной в этой книге, – возобновил разговор Юрий.

– Этой системой правят абсурдные законы. Удостоверить невиновность человека может какой-нибудь художник. Там в ходу жуткая пословица: попал под суд – значит проиграл. С обвинительным заключением не знакомят ни обвиняемого, ни адвоката. Защита не то чтобы установлена законом, просто к ней относятся в той или иной степени терпимо. Исход процесса можно изначально определить по лицу человека, по очертаниям его губ. Вердикт всегда выносят в самый неожиданный момент. И куда ни глянь, повсюду пособники правосудия.

– Во многих отношениях, – сказал Юрий, – эта система зарекомендует себя с лучшей стороны. И чем же закончилось дело?

– Вечером, ровно через год после выдвижения против него обвинений, накануне его тридцать первого дня рождения – его арестовали на тридцатилетний юбилей – к Йозефу К. приходят два палача. Потом увозят его в заброшенный карьер, усаживают на землю, прислонив голову к большому камню, один из них вытаскивает нож для разделки мяса, а другой хватает за горло. К. устремляет взор вдаль, где брезжит какой-то свет, видит там силуэт человека и устремляет к нему свои последние мысли. В сердце Йозефа вонзается мясницкий нож. Роман заканчивается такими словами: «Как собака, – сказал он, будто его собирался пережить собственный стыд».