Франц Кафка не желает умирать

Оттла закрывает окно, идет через всю гостиную, хватает с буфета журнал и садится на диван. Надо проветрить мозги. Идею о том, что немцы могут сделать из нее изгоя, она отвергает, ей не придется драить мостовую перед городской ратушей под угрозой СС, она предпочитает думать, что сегодня такой же день, как и все остальные. Поэтому, как и в любой другой день, надо прочесть несколько страниц «Пржитомности»[6]. Она не пропускает ни одного номера, особенно ценит редакционные статьи Перутки, театральную критику Карела Чапека, ну и, конечно же, никогда не проходит мимо хроник Милены. Читать статьи Милены Есенской для нее означает возобновлять связь с прошлым, пусть даже наполненным страданиями и горем, и вновь слышать Франца, спрашивающего у нее, стоит ли ему ехать в Вену к девушке, по которой он скучает и тоскует до боли. Ведь у него никогда не было от нее тайн, они любили друг друга любовью, которая никогда еще не связывала брата и сестру. Читать Милену – это вновь слышать грозовые раскаты невозможной любви: «Уже поздно, Милена, день подошел к концу, да и вообще выдался пасмурный. Завтра, видимо, ты мне весточку не пришлешь; я получил твое субботнее письмо, а воскресное, скорее всего, придет уже послезавтра. Так что непосредственного влияния на день твое письмо не окажет. Даже забавно, Милена, как меня ослепляют твои письма и каким обладают могуществом: я чувствую, что своим молчанием ты пытаешься от меня что-то скрыть, но настолько верю в тебя, что не волнуюсь, а, напротив, сохраняю спокойствие. И говорю себе, что, если ты и правда от меня что-то таишь, у тебя есть на это полное право».

С Миленой ей как-то довелось столкнуться по чистой случайности практически на улице, на террасе кафе – Прага ведь, по сути, деревня. Сердечно поздоровавшись, они обменялись последними новостями. А после долгих разговоров Оттла узнала, что после смерти Франца Милена развелась с Эрнстом Поллаком и потом жила за границей с одним человеком – оригиналом, аристократом и коммунистом. После расставания с ним возвратилась в Прагу, вышла замуж за какого-то архитектора и родила дочь. Но при этом ни она, ни сама Оттла ни разу не нашли в себе сил воскресить в памяти того, кого больше не было на этом свете.

«Это был человек и творец, одаренный столь восприимчивым сознанием, что слышал там, где остальные, оглохнув, чувствовали себя в безопасности, оказавшейся фикцией», – написала Милена на смерть Франца.

Когда она листает номер «Пржитомности» от 8 марта, ей на глаза попадается материал за подписью Милены Есенской. Статья называется «Хороший совет».

После Мюнхена у нас произошло много перемен. Но теперь, по прошествии времени, это утверждение несколько набило мне оскомину.

Я с нетерпением жду того дня, когда газетным статьям больше не надо будет опираться на нашу неотвратимую реальность, когда все поймут одну простую вещь: случившегося мы не хотели, но оно все же случилось, и делать с этим теперь нечего… Вполне возможно, наступит время, когда не только мы, испытавшие Мюнхен на собственной шкуре, но и все, кто наблюдает за нами из-за рубежа, поймут, что нас постигло подлинное потрясение. От бывшей Чехословакии оторвали треть территории, и сотни тысяч наших сограждан оказались по ту сторону границы… Тем не менее у меня складывается впечатление, что мир не утратил интереса к нашей маленькой стране, на долю которой в последний месяц выпало столько несчастий…