Фредерик Рюйш и его дети. Гид по ранним коллекциям Кунсткамеры

– Сейчас мы этот немецкий замок сковырнем… – бурчал негромко Якоб, позвякивая связкой отмычек.

Для него, старого вора, открывшего не один десяток замков, этот тоже не был помехой. Хоть немецкий, хоть голландский…

Гуго двинулся дальше. Он полз медленно, напряженно прислушиваясь. Парик все время сползал на глаза, и его приходилось поправлять; под колени лезли полы сюртука. Он обогнул полутораметровый сосуд с заспиртованным семилетним ребенком, неудачным – как считал хозяин – экспериментом, который все собирался выбросить, да руки не доходили. Прополз мимо черной бочки с раствором для препаратов и остановился. Теперь нужно было ждать, от злоумышленников его отделяла лишь большая тумба красного дерева, на которой лежали отрезанные члены и стояли сосуды с органами. Еще некоторое время Якоб и Ханс, тихонько поругиваясь каждый на своем языке и переговариваясь, возились с замком. Он и вправду оказался «хороший немецкий самок». Так что у Гуго заболели колени от долгого лежания на одном месте.

– Наконец-то, – проговорил Якоб.

Что-то звякнуло, с лязгом отодвинули засов, заскрипели дверные петли…

Гуго тихонько приподнялся с колен и выглянул из-за тумбы.

– Вон этот шкаф железный, – сказал Якоб, входя в комнату первым. Вслед за ним, прикрывая ладонью пламя свечи, озираясь, вошел и Ханс. «А вот теперь пора!» – подумал Гуго, выходя из-за тумбы. Он подкрался к двери и заглянул в щель. Помещение было просторным, на полу лежали несколько тел, уже готовых к препарированию в анатомическом театре, возле большого железного шкафа, высоко подняв над головой свечи, стояли Ханс и Якоб.

Гуго не стал отрывать их от размышлений – он с грохотом захлопнул взвизгнувшую петлями дверь и задвинул засов.

– Ко мне! – гаркнул он вдруг во весь голос.

Почти тотчас дверь распахнулась, и в помещение мастерской вбежали трое слуг с зажженными канделябрами. И, несмотря на лежащую кругом мрачную человеческую атрибутику, везде стало вдруг светло и радостно.

– Вы двое, встаньте у двери, – приказал Гуго подошедшим к нему слугам.

В дверь раздались мощные удары, Якоб с Хансом старались выбить дверь изнутри. Но это было бесполезно: Гуго сам следил за установкой двери. Он был самозабвенно предан хозяину, и эта дверь в холодную, где обычно держали лишних покойников, выглядела как хранилище главного секрета, за которым, собственно, и велась охота.

Дверь эта и шкаф с хранящимися в нем самыми главными документами и дневниками хозяина были не чем иным, как обманкой. Все в доме, кроме Гуго, ну и, конечно, самого хозяина, были уверены, что самое ценное в доме хранится именно за этой дверью. Потому все воры, пробиравшиеся в дом Фредерика Рюйша, искали именно эту дверь и шкаф, который стоял за этой дверью, – и находили. Обманка эта была изобретением Гуго, чем он очень гордился. Нередко завистливые анатомы нанимали воров, чтобы выкрасть секреты, которыми обладал хозяин. От этого было все равно не избавиться.

Взяв у одного из слуг канделябр, Гуго направился в опочивальню хозяина с докладом.

Якоб и Ханс сидели на каменном полу холодной комнаты, привалившись спинами к стене, в ожидании решения своей участи, перед ними на полу горели две свечи. Рядом лежало тело мертвого человека, его голые грязные ноги с длинными ногтями торчали из-под накрывавшей его рогожи. В комнате не было окон и дверей, кроме одной, окованной железом, – открыть ее было невозможно, и они понимали, что обречены.

– Я фсял тебя, чтобы ты мог саработать, – негромко сказал Ханс, глядя на огонек свечи. – Я не тумал, что все так…

– Теперь нас повесят, – тоже негромко и спокойно проговорил Якоб. Моя жена с детьми останется одна.

– Я фсял тебя, чтобы ты мог саработать…

Они снова молча уставились каждый на свою свечу. Было тихо. Сюда не достигало ни единого звука, казалось, и там, за железной дверью, тоже никого нет, но они знали, что пройдет совсем немного времени, и за ними придут… – Я тумал открыть в Гамбурге пифную. В Гамбурге любят пифо…

Но договорить он не сумел: с лязгом отодвинулся засов, дверь, взвизгнув, отворилась, и в помещение вбежали пятеро слуг: один с канделябром, четверо других заставили Ханса и Якоба подняться и крепко схватили их за руки. Следом за ними в помещение с достоинством вошел высокий мужчина лет пятидесяти, одетый в дорогой камзол, в напомаженном парике, у него были орлиный нос, плотно сжатые тонкие губы и властный взгляд. Его сопровождал Гуго.

Он подошел к Якобу и несколько секунд грозно на него смотрел. Якобу стало вдруг невыносимо жутко под этим направленным на него взглядом, он побледнел и мелко затрясся всем телом, из глаз вдруг сами собой потекли слезы. Он не видел в этих надменных серо-голубых глазах надежды, он видел в них свой приговор.

Рюйш вдруг протянул к Якобу руку и потрогал его предплечье, потом повернул его голову, заглянув в ухо, оттянул нижнее веко и внимательно посмотрел на глазное яблоко. Якоб в страхе попытался вырваться, но слуги держали его крепко.

– Агордидут витарус, – негромко на латыни проговорил Рюйш, ни к кому не обращаясь, для себя.