Фредерик Рюйш и его дети

– Я собираю последние слова, – она сделала паузу, давая мне время для осознания, а потом продолжала: – Вот в этой тетрадке собрано около тысячи последних слов умирающих. Этим занимался еще мой дед. Он прочитал у Льва Толстого, что слова умирающего особенно значительны, и поставил эпиграфом к этой тетради. Когда-нибудь я соберу книгу и издам ее под названием «Последние слова». Представляете, как здорово!

– Да, интересная идея, – похвалил я. – А где ты их берешь?

– Ну, из книг разных. Но здесь не только последние слова великих, но и самых обычных людей. Они ведь тоже умирают.

– То, что умирают, я знаю. Ну и что говорят?

– Разное. По совести говоря, умного мало, – Марина раскрыла тетрадь и стала ее перелистывать, вглядываясь в корявые письмена. – Ну это не очень… Ну вот, например, Бетховен сказал: «Я снова буду слышать на небе», а последними словами американского актера Бинга Кросби были «Это была отличная партия в гольф, ребята». Почему в гольф, черт его знает. А вот, кстати, Людовик XIV сказал, умирая: «Почему вы плачете? Неужели вы думали, что я буду жить вечно?» Красиво, правда?

– Да, ничего, – сказал я, с интересом заглядывая в тетрадь. – А что еще?

– Но это последние слова великих людей, а здесь есть и простых. Вот, например, что мой дедушка записал за умирающим дядей Остапом: «Смотри, чтобы соседка Зинка табуретку вернула… сволочь такая».

Мы посмеялись.

– А вообще, великих изречений мало. Сам мой дед, который эту тетрадь писал, умирая, сказал… – Марина торопливо пролистнула несколько страниц, найдя нужную страницу: «Ох, ядрена вошь, тяжко! Ни хрена на ум не идет». Вы знаете, я даже хочу эти последние слова деда, начавшего собирать последние слова, сделать эпиграфом к книге. Как вы думаете?

– Я думаю, очень хороший эпиграф будет, прикольный.

– Значительных последних слов совсем мало, в основном бытовуха. Кстати, сам Лев Толстой, видно, тоже, как и мой дед, хотел изречь что-то великое, но у него получилось: «Истина… я люблю много… как они…»

– И все? – спросил я.

– И все.

– Видно, он афоризм приготовил, но забыл. Слушай, Марина, это вообще замечательная у тебя тетрадь. А что если я у тебя попрошу ее на один вечер, для того чтобы выбрать эпиграфы для своего романа?

Марина смотрела мне в глаза, не моргая.

– Я никому бы не дала ее, кроме вас, но с одним условием. Марина смотрела мне прямо в глаза.

– Проси все, что хочешь, – улыбнулся я.

– Я должна записать ваши последние слова.

– Вот это просьба! – воскликнул я, внутренне содрогаясь. – Но я согласен: должен же кто-нибудь их записать.

Она протянула мне тетрадь, я заглянул в нее и отложил на край стола.

– Но и вы мне тогда тоже скажите правду, дядя Сережа, – голос ее сделался серьезным, и брови сдвинулись, мне захотелось поцеловать ее в пухлые губки. – Ведь они, великие люди, знали то, чего не знают другие… я пыталась найти это в их последних словах. Я думала всегда, что уж в конце-то жизни они скажут это. Ну, я имею в виду Тайну. Ведь они владели Тайной. Самой главной Тайной…

– Я не понимаю, о какой тайне ты говоришь, – хмель хотя уже и выветрился, но я находился в возбужденном и каком-то восторженном состоянии. Возможно, это было от близости этой девушки или ее тетради.

– Ну, я не знаю, как объяснить. Но вот те катаклизмы, которые происходят в мире. Ведь вы знаете. Вы писатель, автор многих книг, вы занимаете значительный пост в Союзе писателей, вы наверняка знаете больше, чем я и все другие, вы ведь что-то недоговариваете. Есть же этот главный вопрос.

– Теперь я понял, что ты имеешь в виду, – улыбнулся я. – Хоть я и писатель, хоть и председатель, будь я даже депутатом или губернатором, все равно я читаю те же газеты, что и другие люди, по телевизору смотрю те же дебильные программы. Когда я работал в Смольном в пресс-службе губернатора, к нам часто приходили журналисты за информацией о работе администрации. И когда мы им рассказывали официальную информацию, они этак хитренько улыбались и говорили: «Ну, ты-то наверняка больше знаешь, просто говорить не хочешь». А мы ведь действительно все рассказывали, ничего не скрывали.

Марина смотрела на меня молча, не мигая.

– Я думаю, вы знаете Тайну. Просто говорить не хотите. Или я не знаю, как задать вопрос.

– Нет, Мариночка, я не знаю ни главного вопроса, ни тем более ответа на главный вопрос. На него знает ответ только Господь, – я поднялся. – Ну, а теперь я пойду, пора за работу. Спасибо за тетрадь.

Я направился к двери кабинета.

– Вы знаете, дядя Сережа… – я, обернувшись, остановился, – мне было очень хорошо с вами.

И снова душный приступ нежности подкатил к грудной клетке, кровь ударила в лицо, замерло дыхание.

– Мне тоже, – еле слышно проговорил я и с бьющимся сердцем пошел в кабинет.

Я еще долго не приступал к работе, сидя на диване и глядя в пространство.