Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге

Но ни одна из этих точек зрения не отражает представлений Нового Завета, которые, говорит Льюис, куда тоньше. «С одной стороны, смерть – победа сатаны, возмездие за грех, последний враг. С другой стороны, мы крестились в смерть Христову, исцеляющую грех. Как теперь говорится, смерть амбивалентна: она – грозное оружие и Господа, и сатаны, она свята и нечестива. В ней – и наша худшая беда, и наша высшая награда и надежда. Христос решил победить ее – и ею побеждал, поправ смертью смерть». Льюис напоминает читателям, что «Христос плакал над гробом Лазаря, и пот Его в Гефсиманской молитве был словно капли крови», и Он «ненавидел эту каторжную скверну превыше, нежели мы»[533].

В самом центре новозаветного повествования стоит смерть. Смерть Иисуса из Назарета «неким образом примирила нас с Богом и позволила нам начать все заново». Эта смерть – «именно та точка истории, где в наш мир вошел свет, который нельзя было вообразить». Это трудно постичь человеческим умом, предупреждает Льюис, но того и следовало бы ожидать. «Если бы мы увидели, что это полностью доступно нашему пониманию, сам этот факт перестал бы быть таким, каков он есть, – непостижимым, нетварным явлением вне природы, поразившим природу, подобно молнии»[534].

В отличие от Фрейда, которого пугала старость и который всегда мрачно отзывался о ней как о дурном явлении, Льюис мог радоваться таким вещам. За месяц до смерти в письме к другу он говорит: «Воистину, осень – самое прекрасное время года, и подозреваю, что старость – лучшая часть жизни»[535]

.

Еще до своего обращения Льюис отмечал, что многие языческие мифы объединены одной общей темой. Он писал другу: «Можно ли объяснить чистой случайностью, что мотив кровавой смерти и воскресения проходит красной нитью через все великие мифы о Бальдре, Дионисе, Адонисе? История человеческого ума обретает цельность, если думать, что все эти мифы были тенью и предвестниками грядущей реальности, вошедшей в мир со Христом, – даже если сейчас нам трудно во всей полноте понять эту реальность»[536]. Мифы об умирающем Боге волновали Льюиса еще в его студенческие годы, а теперь он увидел, на что именно все они указывали, – на тот важнейший момент человеческой истории, который он называл Великим Чудом, на Воскресение.

В дни Первой мировой войны Льюис был ранен и решил, что умирает. Позже он говорил: «Воспоминания моего достойны два эпизода. Во-первых, сразу после ранения я понял (или это мне показалось), что перестал дышать, и решил, что умираю». И, как ни странно, он тогда не испытывал страха и вообще не чувствовал ничего особенного. «Фраза “человек умирает” предстала предо мной как сухой, лишенный эмоций факт, точно слова из учебника. Она даже не казалась интересной»[537].

Но то был особый момент, а в целом Льюис познал все те ужасы, что несет любая война. Когда в Европе началась Вторая мировая, он писал: «Память о прошлой войне преследовала меня во снах много лет. Воинская служба… содержит все преходящее зло: в ней боль и смерть, которыми нас пугают болезни; в ней разлука с любимыми, которой боятся изгнанники; в ней тяжкий труд под властью случайных людей; в ней несправедливость и унижение, которые есть и в рабстве; в ней голод, жажда, холод и беззащитность, грозящие беднякам». И он делает вывод, что «умереть, быть может, гораздо лучше, чем страдать от новой войны»[538]

.

В том же году он прочел в Оксфорде лекцию под названием «Учеба в военное время». В своем выступлении он отметил, что война «не учащает смерть». «Мы все умрем, сто из ста, и цифру не повысить», – говорит он, – а война просто «означает, что кто-то умрет раньше». В войне есть плюсы: она заставляет нас «помнить, что мы смертны». «Если военная служба не готовит человека к смерти, можем ли мы придумать такие обстоятельства, которые бы его к ней готовили?»[539]. Когда человек понимает, что он смертен, это дает ему мудрость – Льюис полностью согласен со словами Псалмопевца: «Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое» (Пс. 89:12).

Эту мысль он раскрывает в «Письмах Баламута», где бес сетует на то, что война заставляет людей думать о смерти и готовиться к ней: «А как губительна для нас постоянная память о смерти! Наше патентованное оружие – довольство жизненными благами – оказывается бездейственным. В военное время никто уже не верит, что будет жить вечно». Такое положение вещей кажется бесу неблагоприятным. «Для нас [бесов] было бы гораздо лучше, если бы все люди умирали в дорогих больницах, среди врачей, которые им лгут, сестер, которые им лгут, друзей, которые им лгут, по нашим же внушениям, обещая умирающим жизнь <…> не допуская мысли о священнике, дабы тот не сказал больному о его истинном положении»[540].