Фремлейский приход

Так и зажили они; вся их прислуга состояла из босоногой четырнадцатилeтней дeвочки, помогавшей им в хозяйствe; первое время они не унывали, и дeла их шли успeшно. Но человeк, который походил на свeтe джентльменом, едва ли поймет как трудно перемeнить общественное положение и стать на низшую ступень в общественном порядкe; и еще менeе поймет, как тяжко возложить эту жертву на любимую жену. Есть тысяча бездeлиц, которыя человeк, в своей философии, готов назвать пустыми и презрeнными, но лишение которых подвергнет его философию самому горькому испытанию. Пусть самый неприхотливый из моих читателей припомнит, как напримeр, вставая поутру, надeвает он свой халат, и пусть сознается, как было бы ему тяжело потерпeть и в этом какое-нибудь лишение.

Потом пошли дeти. Жена ремесленника воспитывает своих детей, и часто детей здоровых и сильных, с гораздо-меньшими средствами и удобствами чeм тe, которыми располагала мистрисс Кролей; но у нея едва хватало на это сил. Не то чтоб она унывала или падала духом; она была из более-крeпкаго металла чeм ея муж; она еще держалась, когда он уже изнемогал.

А бывали такия минуты, когда он изнемогал, изнемогал совсeм — душою и тeлом. Тогда он начинал жаловаться с горечью, говоря, что слишком трудна его доля, что он падает под своим бременем, что Господь покинул его. И он по цeлым дням и недeлям сидeл у себя, не выходя за порог коттеджа, не видя никого, кромe своего семейства. Эти дни были ужасны и для него и для нея. Он сидeл неумытый, небритый, подпершись рукой, в старом своем халатe, не говори ни с кeм, почти не принимая пищи, силясь молиться, часто силясь вотще. Потом он вскакивал со стула, и в припадкe отчаяния громко взывал к Всевышнему, чтоб Он положил конец его мукe.

В такия минуты она никогда не покидала его. Одно время у них было четверо детей, и хотя вся забота о них, всe попечения нравственныя и физическия тяготeли над нею, она не прерывала своих усилий утeшить и поддержать мужа. Наконец он падал на колeни, и горячая молитва облегчала его истерзанную душу; и подкрeпившись сном, он опять принимался за свое дeло.

Но она никогда не предавалась отчаянию, ни pasy не позволила себe ослабeть. Когда-то она была хороша собою; но давно исчезли слeды этой красоты, давно стерся нeжный румянец с ея щек. Черты сдeлались рeзки, лицо осунулось; она стала худа до того, что кости почти высовывались из ея щек, локти заострились, пальцы стали похожи на пальцы скелета. Глаза ея не утратили своей живости, но они стали как-то неестественно блестящи, несоразмeрно велики для ея испитаго лица. Темныя кудри, которыя она когда-то любила зачесывать назад, как бы хвалясь тeм, что пренебрегает показывать их, теперь висeли в безпорядкe по ея плечам. Теперь ей мало было дeла до того, видят ли их, или нeт.

Будет ли он в состоянии взойдти на свою каѳедру, будет ли ему чeм прокормить четырех малюток, чeм защитить их от холода — вот что теперь поглощало ея мысли.

А там двое из них умерли; она стояла возлe него, пока он зарывал их в холодную, замерзшую землю, боясь, что он падает без чувств среди печальной работы. Он не хотeл просить помощи ни у кого — так по крайней мeрe он говорил себe, поддерживая в душe послeдний остаток гордости.

Двое мальчиков умерли, но их болeзнь была продолжительна; пошли долги. Уже давно, в продолжении послeдних пяти лeт, они мало-по-малу запутывались в долги. Кто может видeть своих детей: голодными и не брать предлагаемаго хлeба? Кто может видeть жену в самой горькой нуждe, и не искать помощи, когда помощь возможна? Итак, их опутали долги; жестокие кредиторы приставали к ним из-за какой-нибудь бездeльной суммы,— бездeльной в глазах свeта, но далеко превышавшей их средства. И опять он запирался в свою одинокую каморку, стыдясь и свeта, и самого себя.