Фридрих повсюду усматривал руку Франции. Шуазель, писал он, не имеет устойчивых позиций, ежедневно меняет точку зрения и действует бессистемно. И он хладнокровно реагировал на поведение французов, выходящее за рамки его протокольных стандартов. Французский посланник в Берлине, граф де Гин, обратился непосредственно к королю с просьбой о разрешении представить ему двух приехавших французских офицеров, и Фридрих переадресовал ее Финкенштейну: «Я не намерен принимать письма от иностранных министров, которые по случаю оказались здесь, или вступать с ними в непосредственную переписку». Шуазель стал для Фридриха чем-то вроде Бьюта,
В это время Фридрих с не меньшей прохладой относился и к Британии. В апреле 1769 года король говорил, что мысль о контактах с Британией ему глубоко отвратительна, поскольку она во время войны заставила его потерять к ней всякое доверие. Он не желал допускать Британию к договорам, какие мог заключить с Россией, — это могло слишком усилить последнюю. Его, однако, очень интересовали нарастающие трудности Британии в отношениях с американскими колониями. Он спрашивал Митчела, действительно ли британское правительство надеется уладить свои дела там. «Да, — отвечал Митчел, — наши шансы там хороши». К этому Фридрих относился скептически. Во время недавней войны между колониями Британской Америки и Францией пышным цветом расцвела контрабандная торговля, и как следствие там были усилены контроль и гарнизоны; на колонии распространили британский гербовый сбор. Фридрих не сомневался, что вызванное этим открытое возмущение в скором времени выплеснется на поверхность, и говорил об этом. Он считал британское правительство лорда Норта слабым и ни на что не способным и нисколько не удивился, услышав, возможно, с определенным злорадством, о проблемах Британии, возникших в связи с беспорядками в Бостоне, вспыхнувшими на следующий год. «Им потребуется великое искусство, чтобы избежать последствий», — сказал король и выразил сомнение, что англичане им располагают.
Фридрих сосредоточился на грядущем визите императора Иосифа; было уже обговорено, что встреча состоится в Нейссе, в Силезии, начиная с 25 августа 1769 года, во время маневров прусской армии.
Фридрих к этому времени пользовался среди европейских суверенов большим личным авторитетом. Тем не менее он беспокоился о деталях подготовки к визиту главы дома Габсбургов. Это был не государственный визит. Иосиф прибывал по приглашению другого монарха посмотреть на войска, участвующие в полевых учениях, и получал возможность воспользоваться его гостеприимством. Но такого рода события при всех попытках создания неформальной атмосферы и освобождения от протокольных норм могли быть более показательны, чем самые строгие церемонии, и Фридрих забрасывал Рода вопросами. Является ли подходящей резиденцией дворец епископа в Нейссе? Слуги двора Фридриха будут предоставлены в распоряжение императора — будет ли это сочтено правильным? Он предлагал устроить орудийный салют из крепостных пушек. Захочет ли император обедать тет-а-тет с хозяином или с членами семьи? Собирается ли Иосиф брать с собой верховых лошадей или предпочтет воспользоваться лошадьми Фридриха? Все должно быть сделано так, чтобы визит стал успешным и приятным.
Все прошло великолепно. Фридрих встретил гостя на ступенях дворца епископа с гостеприимной учтивостью. Иосиф очень хотел увидеть прусских солдат, и его любопытство было в должной мере удовлетворено. В семь утра он выехал с королем инспектировать войска на учениях; и особое удовольствие получил от бесед с Фридрихом, от его скромности и обаяния. Иосиф слушал, как Фридрих, вспоминая свои кампании, отдавал должное генералам. Король представил ему знаменитых героев войны: Зейдлица и других, чьи имена теперь были на устах у всей Европы. Он слушал, как король анализировал сражения, оценивал полководцев Иосифа — критиковал Брауна, превозносил Дауна, Лаудона, Ласи, а больше всех — Трауна. Иосиф отметил гуманность Фридриха, хотя было очевидно, что многие слова Фридриха рассчитаны на то, чтобы произвести эффект: он хочет заставить Иосифа быть осторожнее в отношениях с Россией. Несмотря на собственную прочную пророссийскую линию, король часто возвращался к русской опасности. Опыт времен австро-русского