Фронтовая юность

Прихрамывая, я встал из траншеи. Поднялся и Петр Кузьмич. Перед нами предстала жуткая картина. На том месте, где только что потрескивал костер, зияла воронка. У срезанной осколком ели, истекая кровью, лежал Сорокин. Рядом с ним — два сапера.

Никто не мог предположить, что вражеский самолет-пикировщик точно угодит бомбой в костер. Мы потеряли трех товарищей, шестеро ранено. А что же с Алешей?

Спинка его шинели, прошитая осколками, представляла собой мелкие лохмотья. Вещмешок, словно срезанный бритвой и отброшенный силой взрыва, мерно покачивался на кустах ивняка. На теле же бойца ни одной царапины. Счастье? Может быть.

Надо ли говорить, что мы с капитаном Згоржельским испытывали чувство искренней признательности к Алеше Васюкову: так или иначе, он прикрыл нас от смертельной опасности. В момент, когда послышалось завывание авиабомбы, ближе к Васюкову была другая, более глубокая траншея, но он почему-то прыгнул не в нее, а в нашу. Будто предвидел, что окажется нам полезным. Мы размышляли, как оценить его поступок. И неожиданно получили ответ из уст рядового Садыкова, который оказался раненным осколком в левую руку: «Сам погибай, а товарища выручай!» — сказал он. В этих золотых суворовских словах был весь Алеша.

* * *

Мы вышли к деревне Ермаки. Несколько попыток взять ее с ходу не увенчались успехом. Оседлав дорогу Белей — Ермаки и отбив очередную контратаку, подразделения закрепились на исходных рубежах.

Крепким орешком оказалась оборона противника, но ее нужно было во что бы то ни стало сломить. На подступах к деревне гитлеровцы построили дзоты, укрепили каждый дом, установив в подвалах, связанных ходами сообщения, пулеметы. Под губительным огнем противника рота старшего лейтенанта Сахно залегла почти на открытой местности. Вот где пригодились лопаты, к которым в период обороны кое-кто относился как к лишней обузе, и навыки самоокапывания. Сахно расположился в небольшом овраге. Почти у его ног журчал ручей. Только тут он почувствовал, как хочет пить, но фляга оказалась пустой. Ординарец взял ее из рук офицера и, припадая к земле, спустился к ручью, но в тот же миг раздался оглушительный взрыв. Воздушная волна отбросила Сахно в сторону. Поднимаясь, он увидел бежавших к нему бойцов.

— Ложись! — властно крикнул он. — Мины…

Бойцы залегли. Полагая, что с ротным произошло несчастье, я осторожно подполз к нему.

— А, комсорг! — проговорил он. — Ничего, только тряхнуло.

Вместе со мной приполз сюда ординарец комбата и передал ротному записку. В записке — приказание командира полка: «Ни шагу назад, дождаться темноты и использовать ее для подготовки наступления».

…Член комсомольского бюро батальона сержант Степан Головко и рядовой Иван Кольцов лежали в свежевырытом окопчике. Осенний ветер яростно хлестал им в лицо. Командир роты распорядился разведать огневую систему врага. От выполнения задания зависела жизнь многих бойцов, освобождение еще одной деревни.

Под прикрытием темноты Головко и Кольцов, плотно прижимаясь к земле, поползли к окраине деревни. Гитлеровцы ничем не обнаруживали себя. Казалось, они ушли отсюда. Так и хотелось встать и крикнуть своим: «Противника в деревне нет!» Но Степан знал коварные повадки врага.

— Вот что, Ваня, — прошептал он Кольцову, — ты ползи вон к тому дереву на бугорке, а я останусь здесь и попугаю фашистов из автомата.

— Зачем это, Степа?

— Так нужно.

— Они же на тебя весь огонь обрушат!

— Этого-то нам и надо. Ты смотри и запоминай, где что.

Бойцы крепко пожали друг другу руки, и Кольцов пополз. Выждав некоторое время, Головко дал длинную очередь по ближайшему зданию, затем по второму, третьему. Прислушался. Было тихо. Прошив автоматным огнем еще раз постройки, вынул из подсумка три гранаты и швырнул их одну за другой.

Гитлеровцы не выдержали, ответили беспорядочным огнем. Укрывшись в воронке, Кольцов по вспышкам выстрелов засекал огневые точки врага. Вдруг всю местность осветило множество ракет. Головко начал отходить. Кольцов должен был присоединиться к нему в условленном месте. Степан около десяти минут ждал товарища, но тот не появлялся. Что с ним? Сержант подполз к дереву на бугре и увидел друга, лежащего ничком.

— Ваня, ты жив?

— Иди, Степа, один. Доложи: крупнокалиберные пулеметы — за углом и на чердаке крайнего дома, близ следующего дома — несколько минометов. На улице — пушка…

Солдат назвал около десяти различных огневых точек. Теряя остатки сил, он тихо проговорил:

— Мне плохо. Иди…

Степан вынес безжизненное тело товарища, доложил командиру роты о результатах разведки. И чуть только забрезжил рассвет, шквал артиллерийского огня обрушился на огневые точки противника, выявленные разведчиками.

Враг яростно сопротивлялся. Наши бойцы хорошо окопались, и потерь пока не было.