Фронтовые записки

В семнадцать часов наши обозы двинулись в Жегалово. Опять горы, раскаты... Хорошо, что недалеко.

Пройдя до середины деревни, мы увидели в стороне от дороги подходящее для наших лошадей помещение рядом с солидным, в четыре окна, домом. В левой стороне дома квартировали какие-то чумазые, с песнями пьющие водку военные, трактористы. Два трактора стояли в снегу у дома.

В правой половине, состоящей из большой горницы с лёгкой перегородкой и, как везде, русской печью, жила женщина лет тридцати с тремя ребятами мал-мала меньше. Здесь мы и поселились.

Хозяйка наша не являлась владелицей дома: заброшенная сюда судьбой, снимала у чужих квартиру. Уроженка и постоянная жительница города Осташкова, она эвакуировалась с детьми после того, как мужа взяли на фронт, а немцы подошли к городу. Случилось же так, что город немцы не стали брать, а расселились по Селигеру, и она оказалась на оккупированной территории. Говорила о себе мало и неохотно. Видно было, что и дети, и она голодают, но чем могли мы помочь, когда у самих ничего не было?!

Дал я ей постирать бельё — у меня была нестиранная смена, дал имевшийся в запасе кусок мыла, предупредив, что возвращать остатки не нужно. Дал денег за работу. Она приняла с благодарностью. Кто-то из ребят взвода поступил так же. Печально было видеть эту мать голодающего семейства — измученную, измождённую, строго молчаливую. Бойцы мои, глядя на ребятишек, скорбно покачивали головами.

Спустился вечер. Я извлёк из своей полевой сумки общую тетрадку, выбрал химический карандаш поострее и приступил при свете керосиновой лампы к этим записям. Давно хотелось мне начать их!

В горнице тепло, по-домашнему уютно, а на дворе мороз к ночи крепчает. Ребята мои — плясун и баянист Афонин, старшина Мамонов, Лапшин, Быков и другие — отпросились на танцы, к девушкам, в ярко освещённую и шумную избу на краю деревни. Проводил их до места, а сам не заходил туда, вернулся в тепло, в дом.

— Пусть молодёжь повеселится, кто знает, что будет завтра?! — сказал я хозяйке. В ответ она бросила на меня косой взгляд.

— И с немцами вот так же эти девушки танцевали, а сегодня с нашими танцуют, что им! — заметила презрительно и сурово.

Да, что принесёт нам завтра? 

Путь на Большие Жабны

 

18-е февраля 1942 года

Утро выдалось сегодня солнечное. На небе — ни облачка. Все хорошо выспались, встали, помылись. Я почистил зубы, достав после небывало длительного перерыва зубной порошок и щётку.

— Много войска здесь проходило, а вот вы — первый из командиров, что чистит себе зубы, что пошёл на фронт с зубным порошком и щеткой, — сказала хозяйка. — Не видела я здесь такого, чтобы зубы чистил.

— Мы моряки, хозяйка, а моряки все к этому приучены, — ответил я ей.

Продолжив разговор, я узнал, что шли мы, огибая озеро Селигер, на котором стоит её город Осташков, сначала шли по берегу Кравотынского плёса — это от Заплавья, а дальше на Турскую, на Сосницкий плёс, откуда спустились к берегам Березовского плёса, заходя в Святое, Павлиху и Залучье. А сейчас подошли к озеру Щебериха.

— Летом-то очень красиво здесь, и рыбы видимо-невидимо, — сказала женщина.

Да, я так и думал, что здесь летом должны быть сказочно красивые места, ведь они сейчас, зимой, столь чудесны!

Дорога вьётся всё время причудливой лентой — извилисты берега Селигера. Окружают озеро цепи холмов, леса и овраги — как всё это в зелени и голубизне лета или в осеннем золоте и багрянце должно ласкать взор и успокаивать душу!

Однако чуждые для слуха названия озёр, плёсов, деревень и объяснения без карты не помогают мне ориентироваться. Записываю старательно все названия, надеясь в будущем в них разобраться.

В одиннадцать часов я вышел на улицу и увидел стоящую на дороге автомашину с дивизионной кухней и пикап лейтенанта Колбасова.

Радоваться оказалось преждевременным: кухня была пуста. Впрочем, хлеб, по 300 граммов, и дневной паёк сахарного песка нам выдали. Уезжая, лейтенант Колбасов приказал нам трогаться дальше на Большие Жабны через Мамоновщину.

Напились чайку, поделились сахаром и хлебом с хозяйкой, с сожалением покинули уютную горницу в Жегалове. Солнечные блики на лавках вдоль стен, зайчики на полу и стенах, гостеприимство и радушие женщины, чуть-чуть оттаявшей на второй день нашего знакомства, любопытные глазёнки ребятишек, чувство мира и покоя — надолго, думаю, сохранится это в памяти.

Снова движемся, теперь уже на Мамоновщину, слушаем скрип полозьев и цокот лошадиных копыт, скользящих на спусках по морозному насту.

Если описывать этот дневной путь, получится, вероятно, повторение ранее написанного.

Впрочем, не во всём повторение, немного иного будет. Вот встретилась на дороге автомашина, полуторка, в ней четверо пленных немцев, один из них офицер. Все с непокрытыми головами, несмотря на крепкий мороз.

“Что будет с их ушами?” — подумал я, заметив, как они у офицера побелели. Конвоир с винтовкой сидит у заднего борта машины. Немцы примостились от ветра за кабиной. Куда везут их? На допрос? На расстрел? Смерть или плен ожидает их?..