Читаем Фрунзе полностью

4 апреля 1906 года позвонили в дверь дома протоиерея Татарова. Старик открыл двери. Снаружи стоит какой-то человек и хочет говорить с Николаем.

— Моего сына здесь нет, — отвечает старик, — и с ним вообще говорить невозможно.

Тут выходит мать, а за нею сын. Без слов вынимает незнакомец револьвер и стреляет».

Сергей Зубатов внушал своим подчиненным — жандармским офицерам:

— Вы, господа, должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой находитесь в тайной связи. Берегите ее, как зеницу ока. Один неосторожный шаг, и вы ее опозорите.

Но в мире спецслужб людей продавали и перепродавали. Татарова сдал тот, кто по долгу службы должен был заботиться о безопасности агентуры, — сотрудник полиции Леонид Петрович Меньшиков. В юности он состоял в народовольческом кружке. Его арестовали и предложили сотрудничать. Он позволил себя завербовать, но взглядов своих не переменил. Работая в особом отделе департамента полиции, оставался революционером. Он и сообщил эсерам о предательстве Азефа и Татарова.

Подозрения уже открыто подтвердил бывший начальник полиции Александр Лопухин. Он был сильно обижен на власть — всех директоров департамента полиции после отставки делали сенаторами, но не его…

Товарищи приговорили Азефа к смерти. Разоблаченный агент в полном отчаянии пришел на конспиративную квартиру генерала Герасимова в Петербурге: «Осунувшийся, бледный, со следами бессонных ночей на лице, он был похож на затравленного зверя. Революционные охотники, с которыми он так часто вел свою смелую игру, теперь шли по его собственным следам».

Подавленный Азеф, сидя в кресле, расплакался:

— Всю жизнь я прожил в вечной опасности, под постоянной угрозой. И вот теперь, когда я сам решил покончить со всей этой проклятой игрой, теперь меня убьют.

Некоторые осведомители сами мстили за свое унижение. Александр Алексеевич Петров был среди эсеров, арестованных в Саратове 1 января 1909 года.

«Вошел, прихрамывая, блондин лет тридцати, довольно приятной наружности, обросший в тюрьме редковатой бороденкой, — вспоминал жандарм. — Он объяснил, что несколько лет назад в Казани участвовал в покушении на жизнь командующего войсками Казанского военного округа, что его фамилия Воскресенский и что он при этом покушении был ранен осколком разорвавшейся бомбы в колено, затем ему удалось бежать за границу, где он лечился в госпитале и в санатории и где ему изготовили прекрасный протез, благодаря которому он сравнительно легко ходит, хотя и прихрамывая. Петров показал нам свой протез на ноге».

Петров согласился стать осведомителем. Его перевели в Петербург, где с ним работал полковник Карпов. Наняли для этого конспиративную квартиру. Карпов поручил своему агенту провести в квартире электропроводку. В нарушение правил работы с агентурой Петров получил право заходить в квартиру, когда там никого не было. Он заложил в диван, на котором обыкновенно устраивался жандармский полковник, взрывчатку, протянул провод через всю квартиру, а кнопку устроил с наружной стороны двери. Во время разговора с полковником Карповым Петров вышел как бы за папиросами — и нажал на кнопку. Незадачливый жандармский полковник взлетел на воздух.

В своем кругу Фрунзе и другие большевики говорили, что их бог миловал: среди них предателей нет. И ошибались.

Среди большевиков самым крупным осведомителем был Роман Вацлавович Малиновский. Его высоко ценил Ленин, сделал членом ЦК партии и депутатом Думы. Кто из большевиков мог предположить, что Малиновского завербовали после ареста?

Роман Малиновский родился в обедневшей дворянской семье. Жизнь у него была трудная. Когда разрешили профсоюзы, организаторская жилка сделала его, работавшего тогда токарем, секретарем крупнейшего в России союза металлистов. Его задержали в 1910 году в Москве за попытку создать нелегальную типографию. Завербовал его ротмистр Иванов, который заведовал социал-демократическим отделом Московского охранного отделения (это подробно описано в книге Исаака Розенталя «Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время»).

«При первом свидании я увидел прилично одетого рабочего, высокого роста, рыжеватого шатена с небольшими усами, с ликом скорее красивым, но слегка испорченным «рябинами», интеллигентски польского типа, — вспоминал жандармский офицер. — Малиновский производил впечатление заурядного фабричного рабочего, но из агентурных источников было известно, что он смелый и бойкий митинговый оратор и видный деятель фракции. Было решено попытаться склонить Малиновского работать в качестве секретного сотрудника».

Ротмистр поставил арестованного перед обычным в таких случаях выбором: либо он соглашается сотрудничать с полицией, тогда дело прекращается и он немедленно выходит на свободу, либо его судят, в таком случае жена и дети остаются без средств к существованию. Стандартный вербовочный прием удался.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное