Фрунзе

Вслед за проводником я соскочил на платформу. Михаил Васильевич и сопровождающие его лица быстро проследовали к выходу на станцию. И тут я заметил в стороне большую группу железнодорожников, построенных в две шеренги. Чуть впереди стоял духовой оркестр, тоже обряженный в железнодорожную форму. С правого фланга отделился пожилой человек и подошел ко мне:

— Скажите, пожалуйста, кто тут будет товарищ комиссар военных сообщений?

Не понимая намерений железнодорожников, я спросил:

— А зачем он вам?

— Мы тут построили служащих, свободных от дежурства, хотим поздравить с победой и рапорт отдать представителю Красной армии, нашему новому начальнику, так сказать.

Все стало ясно: о приезде командующего фронтом и нового состава Крымского правительства железнодорожники не знали. Но по моей телеграмме в Джанкой подумали, что к ним едет важное и грозное начальство из Управления военных сообщений. И решили встретить его с помпой — с оркестром и надлежащими приветствиями.

— А вы кто? — спросил я.

— Я исполняю обязанности начальника станции.

— Так вот, уважаемый товарищ, вы упустили случай рапортовать командующему фронтом и члену Реввоенсовета Республики. А рапортовать военкомам из Управления военных сообщений у нас не принято. Тем более что я не начальник управления, а только комиссар полевого отдела. Так что попрошу вас отпустить людей. А мне расскажите о состоянии станции и путей, о вагонном хозяйстве. Прошу также вызвать начальника паровозного депо, если он не убежал.

Эти слова, видимо, огорчили моего собеседника.

— У нас со станции, товарищ комиссар, не убежал ни один человек. Только из управления дороги — и то всего, кажется, двое или трое. Железнодорожникам не по пути с белой гвардией, товарищ комиссар.

Ближайшим следствием искреннего и доброго расположения железнодорожников было то, что через несколько часов я уже хорошо знал положение узла. Как и предполагалось, основную массу вагонов и паровозов белые загнали в Севастополь.

Туда я несся этой же ночью в маленьком, отлично оборудованном двухосном салончике, прицепленном к воинскому эшелону, направлявшемуся на юг. Впереди еще была война с Махно, бессонные ночи и тревоги. Но это впереди…»

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА ОКОНЧЕНА

Эти записки мой дедушка писал в конце 60-х годов XX ве-ка, желая достоверно передать мысли и настроения молодого человека, охваченного революционным энтузиазмом.

Сегодня историки иначе относятся к Нестору Ивановичу Махно, который очень и очень помог Фрунзе взять Крым.

Первое убийство будущий вождь анархистов совершил совсем молодым. На суде хладнокровно выслушал приговор: смертная казнь. Заболел туберкулезом и вряд ли собирался жить долго. Храбр был до безумия. Восхищенно рассказывали, что он преспокойно разгуливал под пулями, как другие гуляют под дождем.

Не терял голову в бою. Но пьянел от первой рюмки. Учился всего четыре года. Зато был прирожденным оратором и артистом. Но если задавали неожиданный вопрос, а он не знал, что ответить, то глотал слова и заикался. Оттого в принципе предпочитал объясняться языком оружия.

Отступление и поражение его не пугали. Невероятно энергичный, он поднимался вновь и вновь и упорно продолжал свое дело.

Знаменитый анархист и предводитель крестьянского повстанческого движения в период Гражданской войны Нестор Иванович Махно родился 26 октября 1888 года в Гуляйпольской волости Верхнеднепровского уезда Екатеринославской губернии.

Человек, союза с которым в Гражданскую войну искали и красные, и белые, человек, от которого зависела судьба Юга России, не производил впечатления крупного политического лидера или большого военачальника. С виду был неказист. Но всем виделся как-то по-своему. Знавшие его люди описывали одного человека, а кажется, разных:

«Небольшого роста, узкоплечий с русыми, под горшок стриженными, гладкими волосами и каким-то плоским, немножко обезьяньим лицом. Он напоминал мне полицейского урядника…»

«С землисто-желтым, нечисто выбритым лицом, с впалыми щеками, с черными волосами, падающими длинными прядями на плечи, в суконной черной пиджачной паре и высоких сапогах — он напоминал переодетого монастырского служку, добровольно заморившего себя постом…»

Внешность обманчива. Нестора Ивановича выдавали глаза:

«Небольшие, темно-карие глаза, не меняющие выражения ни при редкой улыбке, ни при отдаче самых жесточайших приказаний, глаза, как бы всё знающие и раз навсегда покончившие со всеми сомнениями, — вызывают безотчетное содрогание у каждого, кому приходилось с ним встречаться, и придают совсем иной характер его внешности и тщедушной фигуре».

«Сначала я думала, что только мне делается страшно, когда он взглянет на меня своими серыми, холодными, стальными, прямо-таки какими-то гипнотизирующими глазами, но потом оказалось, что самые заядлые разбойники-махновцы не выносили этого взгляда и начинали дрожать мелкой дрожью».