чером,
за ужином, мама
спросила папу,
не опоздал
ли он на работу,
поскольку
он вышел из
дома позже,
чем обычно.
И папа сказал,
что он не
опоздал на
работу. Но
он был позже
и видел, как
к проходной
бежали люди.
И папе было
их жалко. Особенно
папе было
жалко
смотреть,
как бежали
пожилые женщины.
Им было очень трудно
бежать, но
они боялись опоздать.
Вот они и бежали.
«Хотя, –
сказал папа,
– я надеюсь,
что теперь
сажать за
минуту
опоздания
уже, наверное,
не будут».
И тут ма
ма
посмотрела
на папу очень
выразительно.
И это вроде бы
должно было означать,
что папа не
должен
говорить
всёэто
при мне,
потому что
я ещё маленький.
Но на са
мом
деле мама
не очень-то возражает,
чтобы папа
говорил это при
мне. Потому
что мама знает,
что я уже не
маленький.
А если бы мама
действительно
не хотела,
чтобы папа это говорил,
то папа ни
за что не
стал бы это говорить.
Так ещё
никогда не
было, чтобы папа
сделал то,
что маме не
нравится.
Поэ
тому
я думаю, что
когда мама
выразительно
смотрит на
папу, онаэто делает
для меня. Чтобы
я понял, что
то, что сказал
папа, в моём
возрасте
ещё не надо
было бы слышать.
Но уж если я это услышал,
то я не должен
об этом нигде
говорить.
Пото
м
мама стала
расспрашивать
папу, что было интересного
у него на
работе. И папа
сказал, что
ничего
интересного
не было. Всё
было, как
всегда. И
что у чертёжников
опять растащили
всю кальку.
А мама сказала,
что ничего
удивительного
в этом она не видит.
Потому что
продукты
по-человечески
можно
заворачивать
только в кальку.
А па
па
ещё пожаловался,
что у них
почему-то
изменили комплексный
обед, и теперь
им будут давать
кисель вместо
компота из
сухофруктов.
Тут я
сообщ
ил моим
родителям,
что у меня болит
зуб. Я сказал
так, потому
что испугался,
вдруг они могут
спросить,
что я ел в школе.
Тогда мне
пришлось
бы признаться,
что я не ел
ничего,
потому что
потерял деньги.
И как только я сказал
про зуб, мне
стало совсем
грустно.
Потому что
получалось,
что я соврал.
Это было ещё
хуже, чем
когда я делал
вид, что мне весело.
Но пото
м
я всё-таки
успокоился,
потому что
зуб у меня действительно
болел. Поэтому
получалось,
что вовсе я
и не соврал.
Когда
же мама стала
у меня спрашивать,
как там зуб
у меня болит, я
сказал, что
он почти
совсем не
болит. И это тоже
было правдой. И
мама мне
посоветовала
не пить и не
есть ничего
ни горячего,
ни холодного
и посмотреть,
что будет дальше.
По
здно
вечером,
когда я уже
лежал в
кровати и
пытался
заснуть,
мне было
совсем
не по себе. Было
мне не по себе
из-за всей этой
истории с
деньгами и
зубом. И я
попытался
представить
себе, что
случилось
бы, если бы я
сказал маме,
что я потерял
деньги.
Наве
рное,
мама сразу
мне сказала
бы, что она
так и знала,
что я потеряю
деньги. А
вот этого я не
люблю больше
всего. Ужасно
не люблю,
когда мама
мне говорит:
«Я так и знала».
Получается,
что я глупый
совсем.
Получается,
что маме сразу
стало ясно,
что я могу
потерять деньги,
а мне даже в
голову это не
пришло.
На са
мом
деле, я тоже
понимал,
что могу деньги
потерять, если
я кладу их в
тот же карман,
где лежит
носовой
платок. Не
такой уж я глупый,
как мама думает.
Просто у
меня с другими
карманами
ещё хуже
всё было.
В ку
ртке,
например, в
одном кармане
у меня лежали
монеты, с грязью
смешанные,
а в другом –
проволока.
Ну и из-за этой проволоки
там дырка
здоровая
образовалась.
Но я, конечно,
не стал маме
об этом говорить.
Не стал я
говорить
об этом потому,
что в школу
опаздывал
и потому,
что утром
язык во рту
совсем не хочет
ворочаться.
Вот о чё
м
я думал вчера поздно
вечером,
когда лежал
в кровати и
пытался
заснуть. Ещё
я подумал,
что если бы
я всё-таки
сказал маме,
что потерял
деньги, у
меня не было
бы всех этих
мучений на весь
вчерашний
день, а может
быть, даже и
на следующий
день тоже. С этими
мыслями я
вчера и
заснул.
Сего
дня,
когда я
проснулся,
я сразу вспомнил
всю эту
вчерашнюю
историю. И
ещё я вспомнил
о носовом
платке,
из-за которого
потерял
свои деньги.
Что же это
такое
получается?
Получается,
что я высморкался,
завернул
всёэто
дело в
платок и
положил
себе в карман.
Это просто
смешно. Что-то
тут неправильно.
Так не должно
быть. Что-то
тут не то.