Фурманов

«Два месяца назад я уехал по деревням. Взял мандат йот местного оборонческого комитета социалистов-революционеров. В этой плоскости я и вел свои беседы в течение первого месяца…»

Но вот началось наступление 18 июня. В этот день Фурманов был в деревне Лежнево.

Перед митингом к нему подбежал солдат и крикнул:

— Товарищ, сегодня пришла весть — у нас громадная победа! По этому случаю устраиваем благодарственный молебен. Скажите, пожалуйста, речь после молебна, чтобы поднять дух…

— Нет, — решительно заявил Фурманов, — не могу. Радоваться тут нечему: мы ли побили, нас ли побили — горе одинаковое, страдания одинаковые, — для меня тут нет никакой радости…

Сказал это Фурманов и понял, что пути назад нет, что не может больше разъяснять народу эсеровскую, чуждую ему по самому своему существу программу.

«До сих пор, надо сознаться, я мало размышлял об отношении к войне революционных интернационалистов, но в эти дни я почувствовал, нутром почувствовал, что правда именно на их стороне. Я стал приглядываться к взаимоотношениям крестьян и пленных и увидел, что они совсем не враги, что кто-то жестоко нас обманул и умышленно натравил друг на друга. Я сделался в душе интернационалистом. В соответствии с происшедшим во мне переломом изменилась и сущность моих бесед…»

О тех же днях Мате Залка писал впоследствии в своем дневнике: «Из молодого солдата стал сперва пацифистом, задумавшимся над вопросами человечества, потом антимилитаристом, ярым и страстным… Я весь отдался служению народу… В конце 1917 года я большевик, красноармеец и интернационалист…»

Как любопытно скрещиваются пути Залки и Фурманова…

6 июля Фурманов провел 80-ю беседу с крестьянами в Торфяниках (в районе деревни Реброво). Эта беседа была особенно теплой и задушевной. Ночью, остановившись на ночлег в бедной крестьянской избе, при свете оплывающего огарка (привыкнув уже к подобным ночевкам, он всегда имел свечу в походной своей сумке), он записывал:

«Чувствую радость, удовлетворение, спокойствие духа. Много раскидано семян за эти два месяца, много родилось споров, недоразумений — словом, так или иначе пробуждалась к жизни крестьянская мысль. В наши беседы вплелись все нужды убогой и темной крестьянской жизни: кооператив, школы, библиотеки, выписка газет, аренда земель, самовольные захваты, опись наличного хлеба, увод скота, отношение к дезертирам… Беседа обычно от общих тем политического характера, утомительных для непривыкшего крестьянского ума, переходила на обсуждение вопросов повседневности, вопросов знакомых, простых и понятных…»

«В тактике, в вопросе по отношению к земле, — пишет фурманов, — по отношению к фабрике я стал близок к большевикам».

Но никаких связей с партией большевиков у него еще нет.

Вернувшись из поездки по деревням в Иваново-Вознесенск, фурманов явился в местный эсеровский комитет и высказал резко отрицательное мнение о войне. Тут-то и пришлось ему выдержать первую стычку с руководителем эсеров Саловым.

— Ты большевистский агент! — выпалил Салов. — Ты хочешь взорвать нашу партию изнутри!

— Думайте обо мне как угодно, — твердо заявил Фурманов, — но в Керенского я больше не верю и за войну агитировать не стану.

16 июля Фурманов записал в дневник: «Местный оборонческий комитет просил меня выйти из состава партии как несогласного с его основными положениями. Я ушел».

По меткому замечанию земляка Фурманова, поэта Авенира Ноздрина, он и пробыл-то в партии эсеров (оборонцев) «не более часа».

Нуда идти, в ряды какой партии вступить, Фурманов еще не решил. Многое еще непонятно и смутно. «Теперь встает задача организовать на месте комитет с.-р. интернационалистов».

Никак не оформив создание новой левой партийной организации — максималистов, имея еще весьма смутные представления и о составе ее, и о программе, и о тактике, Фурманов продолжает свою поездку по деревням. Одно ясно ему. С Садовыми порвано окончательно. Да и мог ли он считать себя когда-нибудь всерьез связанным с ними?.. Метания… Случайные связи. Связи, которых он, впрочем, никогда не простит себе.

В конце июля Фурманов выдерживает одно из самых сложных испытаний за все это бурное, полное стольких неожиданностей лето.

Он приезжает в богатое торговое село Васильевское. Судя по многим добротным избам, крытым шифером и железом, здесь немало кулаков и богатеев.

Послушать «студента» собирается все село. В первых рядах дородные бородачи, очень смахивающие на иваново-вознесенских купцов.

Тема доклада — о войне и о мире.

Не дав еще докладчику как следует разойтись, но уже почувствовав в нем врага, кулаки и лавочники начинают осыпать его оскорблениями. Атмосфера все накаляется. Злобные выкрики против большевиков и Ленина.