Пётр Иванович был уверен, что, успокоившись, Лисичкин одумается и не станет более писать заявлений, а примется за работу. Взяв свой мятый лист, Лисичкин уковылял обратно в коридор, из которого возник, а Серёгин снова склонился над результатами экспертизы из палаты и принялся искать рациональное решение в океане небывалых «уфологических» гипотез. А ведь Шубин так и не сказал — ни Серёгину, ни Лисичкину — куда он задевал исчезнувшего пропойцу Кубарева.
Сидоров опаздывал на работу уже на полчаса, и Серёгин собрался звонить ему и спрашивать, куда он запропастился. Пётр Иванович только протянул руку к телефонной трубке, как телефон ожил самостоятельно и выдал звонкий весёлый звонок. Серёгин от неожиданности даже испугался и отдёрнул руку от телефона, словно тот, действительно, сделался живым и начал прыгать по столу. Взяв трубку, Серёгин поинтересовался:
— Алё?
Звонил Петру Ивановичу не Сидоров, а Мирный. Участковый с Гладковки рассказал Серёгину интересную историю. «Макромицет» Грибок, которого Мирный до сих пор держал у себя в обезьяннике, надеясь вытрясти из него правду о «чертях» из штольни, начал вести себя крайне странно. Временами он впадал в некий транс и начинал цитировать Уголовный Кодекс.
— Уголовный Кодекс? — изумился Серёгин.
— Ага, — подтвердил из телефонной трубки Мирный. — И знаете, что? Когда он цитирует, он не гугнявит и не использует «паразиты», а болтает, как Цицерон — у него слова песней льются! А когда прекращаются у него эти «припадки» — снова: «бэ — мэ», как бык какой-то.
— И давно с ним это происходит? — поинтересовался Пётр Иванович.
Оказалось, что недавно. В обезьяннике Грибок сидел в одной камере с двумя агрессивными фашистоподобными рокерами — потому что больше не было места. Эти два мандригала частенько «стучали» бомжику по «тыкве». Вот и «камлания» у него начались с тех пор, как рокеры, не рассчитав силушки, залепили Грибку так, что лишили его сознания на полчаса.
— Я его уже отсадил от них, чтобы не покалечили совсем, — говорил Мирный. — Но вот, с тех пор, он и «шаманит» потихоньку.
Пётр Иванович заинтересовался неадекватным поведением полудикого бомжика Грибка. И поэтому взял служебную машину и поехал к Мирному.
Бородатый Грибок сидел в отдельном зарешеченном закуточке, словно африканский примат в клетке зоопарка. Сейчас он выглядел вполне нормально — для бомжа — и шумно сёрбал из алюминиевой миски «Швидкосуп» из пакетика.
— Вот, — сказал Мирный, указав на кушающего Грибка. — Смотрите: он обычно, где-то в полдень «шаманит».
Из соседнего «загона» хищно зыркали и скалились два покрытых пирсингом неформала. Один был брит налысо, а второй — имел косицу, как у Варвары-Красы. Кожаные куртки у обоих трещали на могучих плечах — такие любят «таскать железо» под тяжёлую музыку. Интересно, каким образом совсем не крупный участковый Мирный ухитрился их изловить?
Грибок съел весь растворимый суп и отставил миску в сторонку прямо на пол. Потом — встал с лавки и потоптался на месте с ноги на ногу.
— Уух! — сказал он, увидев Серёгина около своей «клетки». — Кормёж — у! — и выставил вперёд большой палец, мол, круто. — Это те не мутанты, горькие, как змей! — Грибок похлопал «передней лапой» по впалому животу, завешенному грязноватой рваной футболкой и такой же курткой.
— Хайль Гитлер! — гавкнул «на своей волне» один мандригал из соседнего загона.
— Зиг Хайль! — излаял второй, подняв вверх правую руку.
— Тоже «шаманят», — пояснил Мирный, кивнув на соседей Грибка. — Они тут все двинутые — кто на чём.
— У, репу разнесу! — пригрозил неформалам отгороженный решёткой и коридором Грибок. — Ещё хлебало раззявишь — развалю грызло! Грызть не будешь, а только блеять и соплю гонять, сайгак мороженный!
Неформалы разъярились, зарычали, затрясли решётку, собираясь высадить её и добраться до Грибка, который из своей камеры крутил им дули.
— Цыц! — прикрикнул на всех троих Мирный. — А то парочку краж пришью и упрячу далеко и надолго!
Мандригалы сразу же приструнились, умолкли и отползли от решётки к дальней стенке своего «загона».
— Во, во, ползи! — одобрил Грибок, издав отрыжку. — А то грызло…
Потом он раскрыл рот, собираясь, видно, ещё что-нибудь сказать, но вдруг подкатил глазки, рухнул на пол, раскидав ручки с ножками, и изрёк каким-то не своим голосом:
— Часть первая статьи сто пятой Уголовного Кодекса: «Убийство» — от пяти до двадцати пяти лет… — потом он как-то весь затрясся на полу, пару раз мукнул и снова продолжил изрекать: — Часть четвёртая статьи сто одиннадцатой Уголовного Кодекса: «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, опасного для жизни человека» — от пяти до двадцати пяти лет…
— Вот, видите, — пробормотал Мирный, разглядывая лежащего на полу Грибка. — «Шаманит».
— Действительно, — Серёгин почесал голову. — И говорит так… Не по-бомжицки…
Неформалы опять приблизились к решётке и молча, наблюдали за переменившимся Грибком.
— Снова быкует! — прокомментировал один.
— Козлит! — подтвердил другой.
— Цыц! — буркнул Мирный, прислушиваясь к речам Грибка.