Габриэла, корица и гвоздика

Старые девы сгрудились на паперти собора, они были шокированы и осеняли себя крестом. Пропащий край этот Ильеус… У ворот дома полковника Мелка Тавареса учитель Жозуэ разговаривал с Малвиной.

Одинокая Глория вздыхала в своем окне. Вечер опускался на Ильеус. Бар начал пустеть. Полковник Рибейриньо отправился вслед за артистами.

К стойке бара подошел Тонико Бастос и облокотился о прилавок возле кассы. Насиб надел пиджак, отдав распоряжение Шико и Бико Фино. Тонико, погруженный в свои мысли, созерцал дно почти пустой рюмки.

— Мечтаете о танцовщице? Это дорогая штучка, на нее придется потратиться… Тем более что и конкуренция будет немалая. Рибейриньо уже нацелился.

— Я думал о Синьязинье. Какой ужас, сеньор Насиб…

— Мне уже говорили о ней и дантисте. Клянусь, я не поверил. Она была такая серьезная.

— Вы слишком наивны. — Тонико сам обслуживал себя на правах завсегдатая бара; он налил еще стакан вина и велел записать в счет; расплачивался он всегда в конце месяца. — Но могло быть еще хуже, намного хуже.

Насиб, нахмурившись, понизил голос:

— И вы плавали в этих водах?

Тонико не стал утверждать, ему было достаточно вызвать сомнение либо заронить подозрение. Он сделал неопределенный жест.

— Ведь она казалась такой серьезной… — Голос Насиба стал ехидным. — А оказывается, вся эта серьезность… Так, значит, и вы!

— Не будьте сплетником, араб. Об усопших плохо не говорят.

Насиб открыл было рот, хотел что-то сказать, но передумал и только вздохнул. Значит, дантист был не первым… Этот ловкач Тонико со своей сединой, бабник, каких мало, видно, тоже обнимал ее и обладал ею. Сколько раз он, Насиб, следил за Синьязиньей взглядом, полным вожделения и вместе с тем почтительным, когда она проходила мимо бара в церковь.

— Вот почему я не женюсь и не путаюсь с замужней женщиной.

— И я тоже… — сказал Тонико.

— Циник…

Насиб направился к выходу:

— Пойду поищу себе кухарку. Пришли беженцы из сертана, может, среди них есть женщина, которая мне подойдет.

Стоя под окном Глории, негритенок Туиска рассказывал ей новые подробности убийства, которые слышал в баре. Благодарная мулатка гладила жесткие и курчавые волосы мальчишки, трепала его по щеке. Капитан, выиграв партию, наблюдал за этой сценой.

— Ишь, повезло негритенку!

О печальном часе сумерек

В этот печальный час сумерек Насиб в широкополой шляпе и с револьвером за поясом шагал по направлению к железной дороге и вспоминал Синьязинью. Из домов доносился шум, смех, разговоры. Все обедали и, без сомнения, говорили о Синьязинье и Осмундо. С нежностью вспоминал о ней Насиб, желая в глубине души, чтобы этот Жезуино Мендонса, высокомерный и неприятный субъект, был осужден правосудием. Конечно, это было невозможно, но он вполне заслужил наказания. Жестокие нравы в Ильеусе…

Все хвастливые россказни Насиба, его страшные истории о Сирии, о женщине, которую кромсают ножом, о любовнике, которого кастрируют бритвой, были чистейшей выдумкой. Как он мог решить, что молодая, красивая женщина достойна смерти только потому, что обманула старого и грубого человека, конечно, незнающего, что такое ласка и нежное слово? Этот край, теперь уже его край, был еще далек от настоящей цивилизации. Много было разговоров о прогрессе, росли богатства, какао прокладывало дороги, воздвигало поселки, меняло облик города, но старые варварские обычаи сохранялись. У Насиба не хватало мужества сказать это во всеуслышание, — пожалуй, один Мундиньо Фалкан мог отважиться на такую дерзость.

В этот печальный час сгущавшихся сумерек Насиб шел, погруженный в печальное раздумье, он чувствовал усталость.

По этим и по другим причинам он и не женился: чтобы не оказаться обманутым, чтобы не пришлось убивать, проливать кровь, всаживать пули в грудь женщины. А он очень хотел жениться… Ему не хватало ласки, нежности, семейного уюта, дома, где чувствовалось бы присутствие женщины, которая ждала бы его поздней ночью после закрытия бара. Мысль о женитьбе овладевала им время от времени, как и сейчас, по дороге на невольничий рынок. Но он был не таков, чтобы ухаживать за невестой, у него не было на это времени, ведь он целый день в баре. Насиб заводил более или менее продолжительные интрижки с девушками, встреченными в кабаре, и женщинами, которые принадлежали всем, легкие приключения без любви.

Когда он был моложе, у него были две-три возлюбленные. Но тогда он не помышлял о женитьбе, поэтому дело не пошло дальше ни к чему не обязывающих разговоров, записочек, в которых назначались свидания в кино, и целомудренных поцелуев на утренниках.

Сейчас у него не оставалось времени даже для флирта, он проводил в баре весь день. Он стремился побольше заработать, чтобы получить возможность купить землю для плантации. Как все ильеусцы, Насиб мечтал о какао, о землях, где растут деревья с желтыми, как золото, плодами, за которые платят золотом.