Гайдебуровский старик

– Ну, вас бы все равно в присяжные заседатели не позвали, зря вы так волнуетесь, – резко ответил Роман.

– Зато в свидетели позовут! И на интервью позовут! А с мертвыми, какой прок в интервью! Все дело мне хотите запороть! Так что давайте, откачивайте старикашку. Он нам нужен живьем.

Так, так, так. Я попытался сосредоточиться. Медленно, с помощью молодых сильных рук встал на ноги. Спина не разгибалась. Похоже таки радикулит. Я проковылял к креслу.

– Да… Испугали вы нас, Аристарх Модестович, – голос Романа стал еще мягче, но в глазах вновь блеснули две льдинки.

Я решил не сдаваться. Какого черта! Я же не сумасшедший! Даже если я не так молодо выгляжу, это не означает еще, что я не Григорий Карманов. И я это должен во что бы то ни стало доказать.

– Я не Аристарх Модестович! И я не антиквар, – процедил я сквозь зубы. Мне хотелось на них кричать во весь голос. Но я вовремя остановился. Мне показалось, что когда сквозь зубы цедишь слова, это более убедительно. – Я повторяю. Я Григорий Карманов. И я убил антиквара.

– Вот наглец! – завизжала Тася. – Ели дышит, еле ходит, а хочет за моего Гришку себя выдать! Да еще убийство ему пришить!

– Я никогда не был твоим, Тася.

– Упаси боже! – она не перекрестилась. Она не умела креститься. Зато умела громко визжать. – Не хватало, чтобы такой дряхлый старикан вдруг был моим! Да я ни в жизнь! Что я какая-нибудь! Это пусть ваш Пукирев со своими нечистыми мыслишками о неравном браке мечтает! А я уважаемая молодая вдова, которая завтра даст честное интервью о трагичной любви. Я уже даже договорилась с одним молодым высоким лохматым репортером! Он даже мне свой телефон любезно оставил! Он все о любви знает! И он поймет!

Я по-прежнему цедил слова. Но мне это не помогало. Тася визжала, но ее визги были более убедительны. Я прикрыл уши руками. Я хотел тишины. Но слушать тишину в моем положении было роскошью. Мне нужны были слова и действия. И я обратился к Роману.

– Я могу доказать.

Это был мой последний аргумент. И тогда все станет на свои места. Они увидят тело убитого антиквара. И все станет на свои места. Правда, мне еще придется убедить, что я ни кто иной как Карманов. Но, в конце концов, не так сложно убедить, кто ты на самом деле. Я сумею. И тогда точно все станет на свои места. Я так хотел, чтобы когда-нибудь все, все стало на свои места. Даже если я останусь убийцей. Даже если обо мне напишут тысячи газет. Даже если в меня будут тыкать пальцем и закидают камнями. Даже если мне будут плевать в лицо. И даже если на мою голову повесят петлю. Лишь бы я вновь стал собой. Лишь бы я вновь занял свое место под солнцем. Которое, наверно, уже не увижу. Во всяком случае, весной.

Я тяжело поднялся с места и заковылял к потаенной двери, которая сливалась со стеною. Я махнул рукой, чтобы все шли за мной. Правда, не забыли захватить с собой фонари. Сколько есть. Фонари нашлись. И мои непрошенные гости вновь изобразили паровозик. Наверно, для важности и четкости программы действий. И паровозик двинулся с места. За мной. Я нажал на кнопку. Дверь медленно отворилась. Свет из комнаты осветил длинную лестницу вниз, в темный подвал. Там по-прежнему пахло перебродившими огурцами и сыростью. Мы организованно выстроились. Вагончик за вагончиком. И стали спускаться по лестнице. И я уже был первым вагоном, почти машинистом. Я вновь был на первых ролях. И мне это нравилось. Я вновь почувствовал свою важность. И даже достоинство. Я вдруг подумал, что у убийц тоже бывает достоинство. Впрочем, возможно, сегодня только у них и бывает. Остальные как-то обходятся без него. Раз принимают и прощают этот убийственный мир.

А в подвале было убийственно темно и убийственно холодно. Это был настоящий склеп. Но я даже на ощупь, нет, даже по направлению мог определить, где лежит тело. Я не нуждался в свете. Убийцы помнят всегда, где спрятали тело. Впрочем, я раньше не был убийцей. Но мне все равно казалось, что они помнят.

– Тише, тише, – шептал я, словно боялся испугать мертвого антиквара. Словно он вот так запросто мог вскочить и убежать. Но я напрасно боялся.

– Вот здесь, да, вот здесь. Здесь лежит тело старика.

Несколько фонариков одновременно вспыхнули. И я от неожиданности зажмурил глаза. И тут же их открыл. Глаза слезились. Но это мне не помешало увидеть, что труп пропал. Неужели мы таки его испугали. И первое, что я воскликнул было отчаянное:

– Я же вам говорил, потише!

Второе, что я воскликнул было:

– Это невозможно. Это просто невозможно.

Голос Таси был звонкий, яркий, какой-то многослойный. Словно многоголосие. Он разбивался о гулкие стены подвала.

– Еще бы возможно! То же выдумали! Сам жив-живехонек, а свое тело ищет. Просто сумасшедший дом какой-то.