Гайдебуровский старик

Дина вздохнула. И вытерла капельки пота с открытого лба.

– Если бы я могла знать. Если бы знала. Я тогда на улице торговала. Была такая метель. Помните? Она кружилась, кружилась, и ветер. И ничего не было видно. И я спряталась под навес. И эти слова принесла мне метель, или ветер, не знаю. Во всяком случае, ко мне эти слова дошли уже искаженные, что ли. Ни мужчина, ни женщина, ни старый, ни молодой – ничего не понять. Ветер и метель все искажают. Даже наши лица. Старше мы становимся, что ли. Вы заметили, что цветочницы рано стареют, потому что все время на улице. И при этом их всегда называют девушками. Потому что тех, кто торгует цветами, по-другому трудно назвать. Но… Скажите, дорогой почему вы на меня не заявили? Почему? Потому что вы убийца или… Или что?

– Или что, Дина, или что. Но что – уже наверно не имеет значения. А ты случайно не цыганка? Только цыгане так виртуозно могут все своровать.

– Случайно нет. Но случайно моими друзьями оказались цыгане. Они и впрямь виртуозы.

Уже легче. И все же я не понимал. Впрочем, что тут понимать? Ну, какие-то гастролеры решили поживиться за счет старика. Что тут удивительного. Никто мою лавку не охраняет. А в лавке очень даже много чего. Из-за чего могли и убить. Получается, Дина не только спасла мое драгоценное имущество, но и мою не очень драгоценную жизнь. Благодарить ли ее за это? Или все было бы гораздо проще, если бы не она. Я чувствовал, что у меня нет сил, бороться за эту жизнь. Я был слишком стар.

– Мы еще поборемся, дорогой, не переживайте, – Дина положила руку на мою ладонь. Так ласково, нежно. Холодное прикосновение ладони в натопленной комнате. Словно протянула свою жизнь. Чтобы я мог ею воспользоваться. Если своей уже не могу.

– Вы мне верите, дорогой?

– Я не знаю, Дина, не знаю.

– Знаете, сколько мне пришлось бороться! И я сумела! И никогда не отчаивалась. И вы сможете.

– Сколько у меня той жизни, Дина? И даже эта малость, вряд ли уже радует.

– А сколько бы ни было! Даже если всего один месяц остался! Что месяц, даже день! Нет, даже если всего один час! Представьте! Как можно прожить всего час! Можно его проспать, можно проесть! А можно прожить! Знаете, сколько за час можно увидеть! Вы только посмотрите! Даже из вашего замерзшего окна можно увидеть звезды! А звезды в городе – это такая редкость. Пожалуй, они больший раритет, чем все ваши антики. А если мы выйдем на улицу! Мы увидим деревья в снегу, это красиво, честное слово! Мы почувствуем, как снег падает на наше лицо! Прохладный, мягкий снег! И фонари! Они освещают улицу, словно солнце, словно луна. И улица уже другая. В снегу, при свете фонарей, она сверкает. Можно даже услышать молчание ночи. Молчание ночи больше говорит, чем все слова, сказанные при свете дня. И еще за этот час мы можем все узнать друг о друге. И как здорово рассказывать друг другу истории своей жизни и растирать продрогшие от холода руки. И растирать замерзшие лица. А потом вернуться в натопленную комнату и поставить на плиту чайник. И ждать его протяжного свиста. Словно ждать поезда, который может унести от всех, всех бед. Разве этого мало? И разве за это не стоит бороться? За один час. У многих вся жизнь не стоит одного такого часа. Глупая, никчемная жизнь.

Я взбодрился, и ей богу, помолодел, ей-богу сбросил этак годков двадцать. Что с нами делает любовь? Даже если нас не любят, а просто жалеют.

– И что ты предлагаешь, Дина? – старость цеплялось за молодость. Старость не верила в свои силы.

– Я предлагаю доказать, что вы ни кто иной, как Григорий Карманов! Что вы живы-живехоньки! И, следовательно, убийства никакого не было! И быть не могло, если нет даже трупа!

– Дина, Дина, но как? – мое сердце заколотилось. Комок в горле застрял, как тогда, в детстве, в яблочном саду. И этот комок – целая жизнь. Стоит только откашляться и выплюнуть. Мне вдруг показалось, что я могу умереть. Нет, мне одного часа мало. Мне нужно доказать. И значит выжить. Чтобы увидеть улицу в свете фонарей. И услышать молчание ночи. И дождаться гудка паровоза. – Как, Дина, как?

– Сдать свою кровь.