Гайдзин

Итак, я использую мои ночные бдения, чтобы строить планы. Теперь у меня так много хороших планов и мыслей, как справиться с любым возможным затруднением, и много сил, чтобы справиться с теми, о которых я даже не осмеливалась думать, например, если Эдвард подведет меня или, не дай Господи, так и не вернется — ходят слухи об ужасных штормах в китайских морях, обычных в это время года. Компания Дмитрия «Купер-Тиллман» потеряла ещё один корабль. Бедные матросы, как ужасно море и как храбры люди, которые бороздят его просторы.

Андре справедливо говорит, что я не могу уехать отсюда и не должна ничего предпринимать, пока ОНА не объявит о своих намерениях. Я вдова Малкольма, все так говорят; мистер Скай зарегистрировал у сэра Уильяма целую кучу бумаг и ещё больше отослал в Гонконг и ещё в Лондон. Денег у меня достаточно, и я могу оставаться здесь так долго, как только пожелаю — Альберт Мак-Струан сказал, что я могу пользоваться кабинетом Джейми, когда он будет свободен, и у меня есть ещё десять расписок, которые Малкольм приготовил для меня, поставив свою печать, но не заполнив сумму — только подумай, как он был заботлив, — и которые Джейми и вот теперь Альберт согласились признать, до сотни гиней на каждую.

Когда ОНА заявит о себе, я вступлю в сражение с ней. Я чувствую, что это будет сражение насмерть, но уверяю тебя, дорогая Колетта, смерть ждет не меня — это будет её Ватерлоо, не мое, Франция будет отомщена. Я чувствую себя очень сильной, очень здоровой...

Она смотрела на Андре, ожидая, когда он заговорит. Его лицо было жестким, кожа побледнела и натянулась, и он похудел. Первый бокал он выпил залпом. Второй тоже. Теперь он потягивал третий.

— Вы прекраснее, чем когда-либо.

— Благодарю вас. Ваша Хинодэ, как она?

— Прекраснее, чем когда-либо.

— Если вы так любите её , Андре, то почему ваши губы сжимаются, а глаза загораются гневом, когда я упоминаю её имя — вы сказали, что мне можно о ней справляться. — Несколько дней назад он рассказал ей об их договоренности. О части её , не обо всем. Это вырвалось у него непроизвольно, когда не стало больше сил сопротивляться отчаянию. — Если вы так настроены против того, чтобы заниматься любовью в темноте, и это при той огромной цене, которую потребовала эта Райко, зачем вы вообще согласились на это?

— Я... это было необходимо, — ответил он, пряча глаза. Он не мог открыть ей подлинную причину — с него было довольно видеть, как кривятся губы Сератара и как он с тех самых пор пытается избегать с ним контакта, тщательно следит за тем, чтобы не пользоваться тем же столовым прибором или бокалом, хотя болезнь передается только от женщины или от мужчины, разве нет? — Я лишь взглянул на неё, и, Mon Dieu, неужели вы не понимаете, что такое любовь, как... — Андре не договорил. Он налил себе ещё один бокал, бутылка уже почти опустела. — Вы не можете себе представить, как сокрушительно, необоримо желанна она была в тот единственный миг. — Он залпом проглотил вино. — Извините, мне нужны деньги.

— Разумеется. Но у меня осталось совсем немного.

— У вас есть бумага и его печать. — О?

Его улыбка ещё больше съехала набок, Анжелика не стала гадать, что он ещё знает.

— По счастью, менялы разговаривают с менялами, клерки — с клерками. Заполните ещё одну завтра. Пожалуйста. Пятьсот «мексиканцев».

— Это слишком много.