Гайдзин

Когда он ушел, она внимательно проверила пепел, но ни одного слова нельзя было разобрать. Андре нетрудно изготовить копию, разорвать её, а потом представить как подлинник и сжечь её — и по-прежнему иметь восстановленный оригинал письма в тайнике, чтобы воспользоваться им позже. Он как раз из тех, кто обожает подобные трюки. Зачем сжигать фальшивку? Чтобы заставить меня больше доверять ему, простить ему шантаж.

Мир? Единственный мир с шантажистом наступает тогда, когда смертельное разоблачение, которым он угрожает, больше не нужно скрывать от других. В моем случае это наступит, когда ОНА заплатит и деньги будут лежать на моем счету в банке. И после того, как Андре получит то, что хочет, — Хинодэ, возможно. А что нужно ей? Она прячется от него в темноте. Почему? Из-за цвета его кожи? Чтобы подразнить? Из мести? Потому что он не японец?

Я знаю теперь, что акт любви может быть чем угодно — от ужаса до экстаза, до призрачной мечты, со всеми мыслимыми вариациями между ними. Мой первый раз с Малкольмом был при свете, второй — в темноте, и оба были прекрасны. С ним из другой жизни — всегда при свете, и он был прекрасен и смертельно опасен, дивен был цвет его кожи и весь он, смертельно опасный, наводящий ужас, ослепительно сильный, совсем не как мой муж Малкольм, которого я действительно любила. И почитала, и почитаю до сих пор, и буду почитать всю жизнь.

Её острый слух различил гудок парового катера. Она раздвинула шторы и увидела, как катер быстро удаляется от их причала, правый и левый огни зажжены, Альберт Мак-Струан на борту, в каюте. На рейде «Гарцующее Облако» был едва виден, на клипере убирали паруса, и он медленно приближался к стоянке.

Её разум смерчем перелетел на корабль, и перед её внутренним взором возникла её противница — как всегда, с тонкими губами, бесцветными глазами, высокая, с негнущейся спиной, костистая и скверно одетая, — затем её мысли устремились дальше в море, где похоронен Малкольм, и она улыбнулась, наслаждаясь этой победой; сердце гулко стучало у неё в ушах. Потом она опять свернулась в своём кресле — его кресле, их кресле, ещё одна победа — и стала смотреть, как сгущается ночная тьма, постепенно проглатывая все, кроме штаговых огней на кораблях; ей едва удавалось сдержать волнение.

Конечно же, Эдвард будет на борту.

53

Дверь в кабинет Джейми распахнулась, и в комнату влетел запыхавшийся Варгаш.

— Катер отвалил от «Облака», сеньор, — доложил он. Он все ещё был в толстой, теплой одежде для улицы, в шляпе и головном шарфе, обмотанном вокруг лица, в руке держал подзорную трубу. — Четыре или пять человек пассажиров.

— Она на борту? — Джейми не поднял головы от чемодана, в который укладывал бумаги. Когда немедленного ответа не последовало, его голос зазвучал резче: — Чёрт подери, на борту или нет?

— Я… мне… я думаю, да.

— Я сказал известить меня, когда вы будете уверены, а не до того.

— Я… прошу прощения, сеньор, я стоял на краю причала, посмотрел в трубу и подумал, что мне лучше сразу доложить и спросить, что… что делать дальше.

— Возвращайтесь и встретьте её, но сначала проверьте, чтобы все слуги были готовы, пусть обязательно разожгут огонь в камине в апартаментах тайпэна, она займет их, мистер Мак-Струан обязательно найдет себе другое помещение.

— Но это будет означать, что она окажется дверь в дверь с миссис Анже…

— Знаю, чёрт побери, но это покои тайпэна и именно их она займет!

Варгаш исчез. Не в силах удержаться, Джейми поспешил к окну. Катер подходил к берегу. Снаружи лишь штаговые огни, нырявшие вверх-вниз на невысокой волне. Он навел бинокль. Смутные тени в каюте, но одна несомненно женская. Ясно был виден капор, и невозможно было спутать её высокую прямую фигуру и то, как уверенно она сохраняла равновесие на танцующей под ногами палубе.

— Чччерт! — вырвалось у него вместе с выдохом. Чтобы изображение не дрожало, он прислонился к окну. Ненамного лучше. В одной из фигур он узнал капитана Стронгбоу, больше по росту и объему, чем по чему-то ещё. Ещё двое мужчин, нет, трое — один из них Мак-Струан.

Катер быстро приближался; повреждения на носу после шторма были все ещё хорошо заметны: ремонт не успели довести до конца. Любопытные прохожие ждали на причале под раскачивавшимся фонарем, все были закутаны от зимней простуды, её очень боялись, и потому шляпы и головные шарфы стали теперь обязательными. Лица разглядеть было трудно, но ему показалось, что он узнал Андре, и… ах да, Вервена, Небесного Нашего, и… да, и Неттлсмита. Стервятники слетаются, подумал он, хотя, как и я, главные наблюдают из своих окон.

Сегодня темнота действовала на него угнетающе. Камин в его комнате горел ярко, но теперь ему казалось, что он совсем перестал греть. Горло сдавило и болело в груди. Возьми себя в руки, подумал он. Она больше не твоя проблема.