— К черту всех тетушек и их ведра. — Развязав шнурки, он распахнул полы ее накидки и наткнулся взглядом на ряд мелких пуговиц на ее кофточке. — Ну, перед такими запорами я пасую. — Эжен откинулся на спинку скамейки и театральным жестом провел рукой по лбу, как будто вытирая выступивший от усилий пот. — Ну что за извращенец придумал все эти цитадели нравственности: пуговицы, крючки, тесемки. Проще прорваться сквозь баррикады, чем раздеть женщину.
— У меня есть идея, — Гала запахнула накидку и поправила растрепавшиеся волосы.
— Какая прелесть, — он обнял ее. — Ну-ну, что за гениальная идея посетила столь чудную головку?
— Давай проведем этот день только вдвоем. Ты и я. Не хочу больше тебя ни с кем делить. А то мы друг друга видим только в присутствии свидетелей. Как будто кто-то из нас совершил преступление.
— Ну, пока никто из нас не совершил ничего предосудительного.
Эжен провел рукой по ее голове, любуясь, как лучи, пробиваясь сквозь листву, вплетают в ее волосы солнечные блики. Гала закрыла глаза, наслаждаясь его прикосновением, но в то же время ощущая, как мало ей этих легких касаний. Больше всего на свете ей хотелось остаться с ним наедине, скинуть с себя всю одежду, а вместе с ней отринуть былую нерешительность.
Она открыла глаза и взглянула прямо в его лицо.
— Угадай, о чем я сейчас думаю. Чего я хочу?
Он взял ее руки в свои.
— Ты хочешь… — Он сделал вид, что глубоко задумался. — Ты хочешь… бисквитов! Так? Чего-нибудь сладкого?
Она отняла руки, потупилась.
— Не угадал? Нет? Тогда вторая попытка.
Он обнял ее, прижал к себе. Она тут же приподняла голову, подставила губы. Как только он вобрал в себя ее мягкие податливые губы, легкая дрожь пробежала по ее телу. Гала оттолкнула его, в ее глазах он заметил такую панику, будто она с трудом удержалась на краю бездны.
— Что ты скажешь насчет номера в отеле? — спросил он, ощущая, как сквозняк пробежал между его лопаток.
Она согнулась, поправила шнуровку на высоком модном ботинке. Несколько ее прядей растрепались, заслонив лицо.
— Извини, если я тебя обидел, — сказал он и застыл в ожидании ее реакции.
— Ты меня не обидел.
Она распрямилась.
— Для тебя — хоть на Марс, если там будут чистые простыни, — сказала она и рассмеялась. Ее смех показался ему напряженным, несколько искусственным.
— Я серьезно. — Он не мог поймать ее ускользающий взгляд.
— И я вполне серьезно тебя слушаю.
— Ты не против, если я сниму номер? Маленькую комнатку на два-три часа, а?
— На сколько, на сколько? Два-три часа? Я не ослышалась? Может, ты хотел сказать на два-три дня?
Эжен понял, что она играет, скрывая за иронией свое желание.
— Я тоже был бы не против хоть навеки уединиться с милой девочкой, но…
Он поджал губы и тяжело вздохнул.
— Только что скажет мама? — подсказала она.
— Мама отшлепает, — плаксивым голосом потянул Эжен.
— А невеста даст пощечину, — Гала потрепала его по щеке. Эжен перехватил ее руку и поцеловал. — Ты помнишь?
— Я помню все твои стихи, — серьезно сказала она. — Знаешь, какое мое любимое?
Не дожидаясь его ответа, она начала:
— Как-то мы с мамой прятались в кондитерской от ливня. Я сидел у открытого окна, слушал шум дождя. Было грустно и все равно как-то хорошо. И аут дверь отворилась. Вбежала молодая девушка, почти девчонка. Волосы свисают прядями на лицо, мокрый подол забрызган грязью, прилипает к ногам. Дверь за ней с шумом закрылась, но она ничуть не смутилась, только звонко, счастливо рассмеялась. Но ты бы видела, с каким выражением лица оглядел ее господин, что сидел напротив нас. Я прям там, в кондитерской, набросал первые строки. Тебе, значит, понравилось?
— Как только я получила письмо с этой «малышкой-девчушкой» — мне так хорошо стало, уютно. Я увидела себя не в Москве, в Париже. И вот — я здесь, с тобой. Твои стихи притянули меня. Ты мне веришь?
Она поцеловала его так страстно, что туман застлал ему глаза, и он будто низринулся в бездну.
В ближайшей гостинице она впервые полностью отдалась ему. Эжен был потрясен.