Гала и Элюар. Счастливый соперник Сальвадора Дали

Он открыл вторую бутылку. Снова наполнил ее бокал. Она выпила, а потом молча, с какой-то странной безучастностью, будто была совершенно одна, медленно, делая небольшую паузу на каждой пуговичке, стала расстегивать блузку. Распахнув полы, она устремила на Макса долгий, подернутый пеленой взгляд. Этот взгляд привел его в замешательство. В нем не было ни доли кокетства, ни веселой игривости, ни нежности или лукавства. Он не имел ничего общего со всеми теми взглядами и движениями, которые он принимал ранее от Гала. В нем он увидел такой силы призыв, что растерялся, и его вмиг похолодевшие губы перестали подчиняться ему.

Не отрывая от него своего необычного и такого волнующего взгляда, Гала медленно поднялась с кресла. Сделав шаг, она переступила через упавшую к ее ногам юбку, сбросила кофточку и осталась в одних тонких чулках. Ее левое бедро окружала телесного цвета подвязка. Правый чулок поддерживала ярко-красная, с черными кружевными оборками, «сувенир», захваченный Полем из одного вояжа к любовнице. Может, в другое время ему бы показалось все это забавным, но в напряженной, будто наэлектризованной тишине Макс не испытывал ничего, кроме нарастающего возбуждения.

— Иди за мной, — сказала Гала таким тоном, что не подчиниться он не мог.

Они вышли из дома. Ночь была теплой. Ни звука. Только умиротворяющий стрекот сверчков. Она остановилась. Ее глаза как будто вобрали в себя всю темноту ночи, кожа лучилась лунным светом.

Он разнял пуговицы на брюках и, отбросив в сторону рубашку, встал перед ней. На мгновение ее охватил испуг — если она повернет назад, все останется по-прежнему — но вот он встал перед ней на колени… Она почувствовала его дыхание у себя между ног, его руки на своих лодыжках. Пути назад у нее нет.

Его руки поползли вверх по ее ногам, к пояснице, потянули за собой. Ветерок, поднимавшийся и снова умиравший в листве окружавших их деревьев, был совсем легок. Она подняла голову вверх и посмотрела на небо. Луна казалась серебряным сердцем, пульсировавшим над нею. Она думала об этом, когда падала к его ногам, и тут же забыла, когда он начал ее целовать. Его поцелуи были такими горячими, страстными, что не оставляли ей путей к отступлению, она поняла, насколько они оба изголодались. Она чувствовала его горячие губы, его сильные руки повсюду на своем теле, как будто у него был не один рот — сотни, не две руки — тысячи. У нее кружилась голова, и она уже не испытывала ничего, ни страха перед будущим, ни отчаяния, что толкнуло ее на этот последний шаг.

Его сильные руки дирижировали ее движениями. Она встала на четвереньки. Его первое движение было таким мощным, что она вскрикнула. Блаженство, укачавшее ее, было прервано. Она подалась вперед, попыталась выскользнуть, но он так глубоко проник в нее, что ей не оставалось ничего иного, как подчиниться его силе. Он на секунду отпустил ее и снова притянул, чтобы войти в нее глубже. Она держалась за траву и только чуть поворачивала голову, глядя и не видя ничего вокруг себя. Она чувствовала, как его пальцы впиваются в ее ягодицы, движутся ниже, к бедрам. Оглушенный своим желанием, он царапал ее кожу, рычал, как зверь, он готов был вцепиться зубами в эту прохладную, налитую лунным светом плоть. Она стонала, металась, вскрикивала, и он продолжал ее терзать, пока она не обмякла под ним.

Он было отпустил ее, как она прошептала:

— Эжен, продолжай.

Его будто ударили. Она назвала его давним именем своего мужа. Так с кем она занимается любовью? С ним или с фантомом?

— Гала… — выдохнул он и разжал руки.

— Продолжай! — закричала она.

Отчаяние в ее голосе ужаснуло его, и он вышел из нее. Пошатываясь, она встала. Подняв ногу, стянула подвязку с правой ноги, выбросила куда-то в темноту. Ее голос прозвучал глухо и твердо:

— Макс, пойдем в дом. Я постелила чистые простыни.

XIX

Она решила умереть. Всю свою жизнь бежавшая мысли о смерти, жадно проживающая каждый день, еще молодая, с красивым гибким телом, ясным умом, пылающим в своей жажде открытий, она приехала сюда, в Кадакес, в последней надежде — в самой последней — возродить угасшую любовь или найти смерть.

Она чувствовала безмерную усталость. От себя, от опостылевшей рутины жизни, суеты и тщетности всех ее усилий. Она знала — только любовь искупает грех существования. Без страсти, без нежности, без взаимного проникновения, сплетения, врастания друг в друга жизнь ей казалась гулко-пустой, безмерно унылой и тягостной. Она, созданная для праздника любви, потеряла свой дар. Истонченная постоянными разрывами, испещренная множеством ран от обид, любовь покинула ее.

Ее возлюбленный, ее муж, ее единственная страсть, ее Поль, напитанный не знающей границ, до самоотречения безмерной ее любовью, вырос как личность, как поэт, как творец, во многих своих поступках оставаясь избалованным мальчишкой, капризным и непредсказуемым в своих противоречивых желаниях.