Галатея

Аллея парка, асфальт, цветы. В просветах листвы небо. Мы сидим на скамейке в душистой прохладе тени. Я говорю: "... Ну, а что будет, когда солнце уйдёт? Пойдёте ли вы за ним или останетесь киснуть в болоте мёртвых уже привычек? Пока есть свет, есть жизнь. Пока есть любовь, есть радость, но ничего нельзя привязать к себе, нужно идти, идти дальше и открывать новые земли... - И захватывать?- говорит он. - Мы идём по пустыне. От оазиса к оазису, и если бы их не было, мы бы погибли. Но всякий раз, когда я вижу красоту, она становится мной лишь тогда, когда, выражая её, я выражаю себя. И то, что сделано мной, уже не во мне. Этого нет во мне больше, и я иду дальше... - В пустыню? - Да, это рискованно. Но как же иначе? Остаться? Объявить себя Великим Правителем Этого Оазиса? И всю оставшуюся жизнь торчать перед зеркалом, примеряя лавровый венок и любуясь собой в гордых и величественных позах? - Однажды можно просто не дойти до очередного оазиса,- говорит он.- И в результате никуда не придти. - Да,- говорю я.- Или принять за оазис мираж. Случается и такое. Но страх - это не метод. - Где-то я это уже слышал...- задумчиво говорит он. - Может быть. Но правда остаётся правдой. Мы молчим. Я замечаю прогуливающуюся чуть поодаль на асфальте чайку. Это ведь чайка? Она самая. Я ищу по карманам и нахожу кусочек рафинада, завёрнутый в разорванную бумажку пакетика. "Гули-гули-гули",- подзываю я её, но она не реагирует. "Эй, как тебя. Джонатан. Давай сюда, сахар получишь". - Наверное, сытая,- высказывает своё соображение Конферансье. - А может, она не ест сахар? - Ест,- убеждённо говорит он. - А всё-таки надо сбегать, купить ей рыбы. - Это можно,- соглашается он. - А она не улетит куда-нибудь? - Ничего,- говорит он.- Мы её ниточкой привяжем. К скамейке. Он пытается поймать её, но она убегает, и он бежит за ней и никак не может схватить негодную птицу...

- Кончилось тем, что он растянулся, а чайка улетела. Как я и ожидал. - Нашли развлечение,- кивает Лил с насмешливой укоризной.- Два здоровых мужика. - Ты слушай дальше. А то не буду рассказывать. - Так кто тебя привёз-то? - Он мне говорит: "Пойдём, ещё поотражаемся". Я говорю: "Давай". Идём, и тут нам навстречу какой-то тип. Оказывается, они знакомы. Он на колёсах. Поехали кататься втроём. А потом он поехал нас развозить. Знаешь, как он сказал? "В таком состоянии колёсами легче управлять, чем ногами". Толковый парень. Три раза ему объяснял, куда ехать, и он каждый раз говорил: "Понятно",- и отвозил куда-нибудь не туда. Ладно, мимо проезжали здесь, по этой улице. Я ему: "Стоп! Приехали". Выхожу, прощаемся с ним, я ему говорю: "Единственное, что нас страшит - это неведомое. Единственное, что нас притягивает - это неведомое". И, ты знаешь, он согласился!

Пошатываясь и цепляясь за перила, я поднимаюсь по лестнице подъезда. Подхожу к двери. Она открывает, но зачем-то я ещё раз нажимаю на звонок. Я пьян. Пытаюсь пройти мимо неё. - Кто это тебя привёз? Ой...- дверь захлопывается. Где-то наверху шаги по лестнице вниз. Прохладный полумрак подъезда.

Голос Лил: "Так где ты пропадал эти дни?"

Я вхожу в комнату. Никого. В пепельнице дымится окурок. На полу валяется раскрошенная пробка от бутылки вина. Окно открыто настежь. Сквозняк. В ванной шумит вода. На кухне горит свет. В чёрном окне освещённые окна домов города.

Зал ожидания аэропорта. Монотонный женский голос объявляет рейс, люди вытягивают шеи, прислушиваясь. Голос повторяет, безразлично, без интонаций. Звяканье мелочи в кассе буфета. Треньканье игровых автоматов. Лётное поле. Самолёт, набрав разбег, отрывается от полосы. Маленькая девочка заворожено смотрит на него сквозь мутноватое стекло зала ожидания аэропорта.

Город в ночных огнях. Мигающий огонёк самолёта в чёрном пустом небе.

... И однажды увидев, на одно совершенное мгновение увидев тебя такой, какой ты явилась мне, когда не стало меня, и ты шла, и была сверкающая солнцем площадь, и не было звуков... Пространство... Однажды увидев, я иду к тебе, и снова и снова я буду искать тебя. Потому что моя смерть - это твоё рождение. Такой, какой я увидел тебя. Однажды...

6