Галина Вишневская. Пиковая дама русской оперы

«Меня терпят в Большом театре только потому, что не могут просто уволить с моим званием народной артистки СССР, а до пенсии мне еще несколько лет. Придраться же к моей профессиональной форме невозможно – я пою лучше других и выгляжу тоже лучше других. Но каждый раз, когда я выхожу на сцену, я шкурой своей чувствую, как чьи-то глаза впиваются в меня в надежде, что у меня наконец не выдержат нервы, что я сорвусь, и тогда можно будет со мной расквитаться. Какого мне это стоит напряжения, как мне тяжело все это и оскорбительно – не знает никто на свете, и прежде всего ты. Но я знала, что меня ждет, а потому никому не жалуюсь, хожу, задрав голову, назло всем моим завистникам, и торчу у них как кость в глотке».

В конце концов дошло до того, что Галина приняла единственное разумное решение. Нет смысла сидеть и ждать лучших времен. Лучшие времена могут и не настать, а человеческая жизнь не безгранична. Бесполезно тратить жизнь на репетицию произведений, которые никогда не доберутся до зрителей. Только что ей отказали в записи «Тоски». Мы уже говорили, что такие записи были большой редкостью, Вишневской сначала не сообщили, что есть такой проект, одновременно доведя до сведения других исполнителей и музыкантов, будто бы взбалмошная прима отказалась петь «Тоску». Потом, когда Вишневская ворвалась с возмущениями в кабинет Фурцевой, им с Ростроповичем разрешили записать «Тоску» параллельно. И, наконец, финал: все записи, сделанные с Вишневской и Ростроповичем были уничтожены.

«– Слава, ходить больше никуда не нужно. Хватит! Делать вид, что ничего не происходит, я больше не намерена. Садись и пиши заявление Брежневу на наш отъезд за границу всей семьей на два года».

Заметьте, речь шла не об эмиграции, ни Вишневская, ни Ростропович не собирались покидать Родину. Просто нужна была передышка.

Они прекрасно понимали, что наша страна – это гетто. И оставаясь в ней, они остаются артистами гетто, которые живут по законам этого самого закрытого пространства, но, когда они вырвутся на свободу, перед ними тут же откроются самые лучшие театры мира. Если все получится, и их официально выпустят из страны, можно будет хотя бы подышать этим воздухом свободы. А там за два года и Вишневская и Ростропович могут наработать себе уже новый статус, против которого даже Кремль будет не властен. «Мы подошли к иконам и дали друг другу слово, что никогда не упрекнем один другого в принятом решении. В тот же момент я почувствовала облегчение, будто тяжелая плита сползла с моей груди. Через несколько минут заявление было готово». Это произошло 29 марта 1974 года. В тот же день из России вместе с матерью и детьми улетала супруга Солженицына.

После того как заявление Ростроповича добралось до адресатов, пошли длинные, муторные уговоры не спешить, хорошенько подумать, остаться. Так как Ростроповича было проще уговорить, нежели Вишневскую, супруги условились, что на все переговоры они будут приходить вместе.

В конце концов, когда разрешение было получено, они поехали на дачу и забрали девочек. Страшно и обидно было покидать дом, который они построили вместе, свое гнездо, свою крепость. Жалко, слов нет, но ни на тот свет, ни за границу, всех этих богатств с собой не заберешь. Придется оставить и полагаться на судьбу, что за два года имущество не отберут, и что будет куда возвращаться.