Гамбит Королевы

Она слушала и ждала знаков от Бога. По ночам она часто смотрела в небо, думала о Вселенной Коперника и про себя просила Его о подтверждении. Недавно во дворце поднялся большой шум: мальчишка-поваренок решил, что увидел в разрезанной репе образ Христа. Он сам принес ей корнеплод на блюде, лопаясь от гордости. Она, как полагается, всплеснула руками, взяла репу и внимательно посмотрела на пятно, которое, по правде говоря, походило на что угодно. И все же Катерина поздравила мальчишку и наградила его. Ей самой не требовались доказательства в виде образов на овощах. Новая вера – единственная дорога. Убеждения глубоко укоренились в ней; ее поражала заключенная в них великая правда.

Стыдно вспомнить, как мужество покинуло ее, когда настал ее час испытаний. Она никогда не станет отважной мученицей, как Анна Аскью, нет… она уползла и затаилась, отошла от правды, чтобы спасти себя. Что Господь думает о ней сейчас? Она размышляла о своей заброшенной книге. Неприятно было вспоминать о том, что ей даже не хватило смелости изложить свои истинные взгляды на бумаге. Она еженощно просила Бога о прощении, не в силах забыть о своих грехах, и гадала, не бросил ли Он ее.

Она давно убрала из своих покоев все предосудительные книги и письма. Их куда-то увезли, уничтожили, спрятали. В ее покоях больше не велись беседы о новом мире и об ошибках в переводе. Все было убрано в прочно запертый ящик с табличкой «прошлое». На смену прошлому пришло постоянное молчаливое перебирание четок между пальцами. Катерина обдумывала все, о чем собиралась сказать. Придворные дамы в последнее время были заняты шитьем; в их пальцах не перья и бумага, а иглы. Они вышивали красивые картины или банальные изречения.

Когда король приходил к ней и начинал разглагольствовать, она слушала, прикусив язык, чтобы не выдать себя. Она во всем соглашалась с ним и терпела его в те ночи, когда он ложился с ней на огромную резную кровать с горгульями красного дерева. Горгульи молча наблюдали за ее унижением. Король был доволен ею. Но сейчас он занемог. Он не мог охотиться, отчего все больше мрачнел. Катерина привыкла потакать всем его прихотям и заранее видела знаки, предвещающие смену настроения. В общем, Генрих пока был доволен поведением своей милой Катерины, и подарки продолжали прибывать ежедневно, с удручающим постоянством.

Возможно, внешне она выглядела собранной, уверенной и хладнокровной, но в душе у нее царило смятение. Она каждый день видела Сеймура, пусть и мельком. Сеймур вездесущ. Стоило Катерине выйти в длинную галерею, и она видела его. Когда она прохаживалась по саду, он был там. Когда она каталась верхом в парке, и он оказывался там – его всегда можно было видеть краем глаза; то покажется вдали его перо, то блеснет переливающийся атлас, то мелькнет его каштановая борода, отросшая за несколько лет разлуки. Она не смела смотреть в его сторону, боясь, что выдаст себя.

Уилл и Сеймур снова стали неразлучны; они как будто размножились. Они вдвоем оказывались всюду, где бывала Катерина: то шепчутся по углам, то играют в «лису и гусей» у окна, то бродят по переходам замка. Сердце у Катерины сжималось и стонало от тоски. Она отдала бы все на свете, чтобы поменяться местами с братом, не быть королевой, не быть женщиной и иметь возможность сидеть рядом с Сеймуром, дотрагиваться до его ноги. Этого ей было бы достаточно. Ее желания наполняли ее страхом; она сама себя боялась. Неужели можно так сильно любить? Ее чувства наверняка отражались у нее на лице… Она не должна думать ни о нем, ни о своем желании. Только о хорошем. Она упорно смотрела в пол, чтобы избежать беды, потому что глаза первыми выдадут ее.

Настоящим источником радости стала для нее Дот. Девушка словно вернулась из могилы. Катерина подарила ей дом в западной части страны в знак благодарности. Она знала, что Дот нужен не дом, а нечто большее. Ей нужен Уильям Сэвидж. Она видела, как Дот исподтишка смотрит на него, когда он играет на спинете, слегка раскачиваясь, закрыв глаза, склонив голову набок, не ведая о гипнотическом действии звуков, которые он извлекает из музыкального инструмента.

У нее в голове созрел замысел. Она вызвала Уильяма к себе:

– Мистер Сэвидж, задумывались ли вы о том, чтобы жениться вторично?

На его лице появилось тоскливое выражение; его печальные глаза сделались покорными.

– Если я прикажу вам жениться, что вы на это ответите?

Он что-то пробормотал, не в силах ответить, и наконец выпалил:

– Если вы прикажете, конечно… – И вдруг его прорвало: – Я не хочу жениться, мадам.

– Так ли это, Уильям? – Катерина не собиралась его дразнить, но ничего не могла с собой поделать; она знала, что хорошо рассчитала время.

– Я влюблен, – ответил он довольно звонко. – Но наш союз невозможен. Мы из разных…

– Тише, Уильям. – Она положила руку ему на плечо. – Та, кого я предлагаю вам в жены, – Дороти Фонтен.

В нем как будто взорвался фейерверк Юдолла; он вдруг оживился, на его лице появилась широкая улыбка, глаза увлажнились.

– Моя Дот… вы… не знаю, что и сказать!