Гамбургский оракул

- Почему вы не пьете? - Мэнкуп напомнил Муну о своем присутствии. Зато постоянно смотрите на Ло! Можно подумать, что вы охраняете не меня, а ее, - добавил он еле слышно.

- За ваше здоровье! - Мун взял бокал. - Между прочим, вы давно с ней знакомы?

- Лет десять. Поскольку женщина не политик, который за это время трижды вывернет наизнанку свое кредо, можно сказать - я знаю о ней почти все...

- Почти - это еще не все.

- Все человек не знает даже о самом себе. Разве я... - Не закончив, он с лихорадочной поспешностью заговорил о другом: - Угадайте, почему мне нравится это кафе? Из-за "мементо мори". Помните о смерти! У древних римлян этой мудрой цели служил гроб, который ставили рядом с пиршественным столом. Здесь его заменяют настенные росписи.

Прямо перед собой Мун видел панораму большого гамбургского пожара.

- Фантазия художника придала этой мысли довольно современное оформление, - усмехнулся Мун. Растопыренными пальцами он словно выхватил из объятого табачным дымом горящего города башню. Отделенный от крыши тонкий шпиль на вертикальном столбе пламени возносился к небу. - Чертовски похоже на ракету!

- Это не фантазия. Мой дед был очевидцем.

- Ваш дед? - с сомнением спросил Мун. - Пожар ведь случился в...

- В тысяча восемьсот сорок втором! - Мэнкуп кивнул. - Деду было тогда семь лет, умер он в день, когда гитлеровские войска вступили в Австрию. Почти все Мэнкупы доживали до библейского возраста, вероятно, я буду единственным исключением.

- Если вы так пессимистически смотрите на свои шансы... - начал Мун, но Мэнкуп прервал его:

- Дед рассказывал, как это было. Он приехал с отцом продавать рыбу. Пожар постепенно оттеснил их к собору Святого Николая. Когда загорелась башня, которая вам так понравилась, колокола зазвонили сами собой. Звонили так долго, пока не расплавились. Шпиль сначала взлетел вверх и только после этого рухнул. Дед говорил, что это было как прямое общение с богом нестерпимо жутко и прекрасно. Жутко и прекрасно... Он без конца повторял эти слова.

- Меня это не слишком удивляет. Знаете, о чем и кем сказано: "Красота этой сцены под силу только великим поэтам"? Генералом Фареллом. Этой фразой он характеризует взрыв экспериментальной атомной бомбы в Аламогордо...

- Дед рассказывал, что на площади перед церковью собралась громадная толпа... Волосы, загоравшиеся от случайной искры, искаженные пляшущим заревом запрокинутые лица, треск рушащихся балок, мощный голос колоколов, суеверный ужас и благоговейный восторг. В детстве мне часто снилась эта картина, пока я не просыпался от собственного крика. Вы думаете, меня, десятилетнего мальчика, страшил сам пожар? Нет, меня уже тогда страшило дедовское слово "прекрасно". Вы когда-нибудь ломали себе голову над тем, почему наблюдаемые с безопасного расстояния грандиозные катастрофы внушают скорее восторг, нежели ужас?.. Сюда можно отнести что угодно величественную фигуру Нерона, глядящего с балкона на пылающий Рим, поджог рейхстага, уничтожение Ковентри, сожжение Лидице...

- Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу. Вы, если не ошибаюсь, американец?

Блондин из туалетной комнаты, блондин за соседним столиком, блондин с нетронутой кружкой пива, пристальное внимание которого уже начало тревожить Муна. Он подошел незаметно и теперь стоял перед Муном, как бы немного смущаясь и в то же время полный решимости. Мягко очерченное, удивительно правильной формы лицо, розовые щеки с редкими веснушками, пушок над верхней, чуть припухлой губой, голубые глаза, расчесанные на косой пробор, слегка вьющиеся светлые волосы. Подростком Мун как-то видел старую картину Уфа "Любовь в Гейдельберге". Точно таким выглядел студент, в которого втюрилась профессорская дочка, - лучший фехтовальщик корпорации, обладатель пленительного тенора, преданный в любви, верный в дружбе, немного сентиментальный, когда речь заходила о Бисмарке или Фридрихе Великом.

Немец сделал полуоборот - красивое, четкое движение, от которого как бы запахло первой нежной зеленью парадного плаца, - ко второй стене, где Гамбург под черной тучей идущих плотными рядами бомбардировщиков превращался в пылающий скелет.

- Несправедливо винить во всем нас, - сказал блондин.

- Вас лично никто не винит. - Отстраняющим жестом Мэнкуп словно пересадил его обратно к нетронутой кружке пива.

- Я - немец. Говорить, что нацисты обманули народ, проще всего. Да, были и Ковентри, и Лидице! Когда лес рубят, щепки летят. Но в бесчеловечной бомбардировке Гамбурга повинны вы, американцы, и ваши союзники - англичане. Почему же сваливать все на Гитлера? Фюрер был идеалистом. Мне рассказывали люди, которым нельзя не верить, что он плакал, когда приходилось отдавать приказ об уничтожении людей.

- В таком случае самым гуманным животным является крокодил, - резко сказала Ловиза.

Мэнкуп и его друзья обрушили на молодого нациста целый шквал уничтожающих сарказмов. А он все так же спокойно продолжал отстаивать свои позиции.