Гамлеты в портянках

Курсанты сорвали шапки. Зажав головные уборы между колен, «духи» стали расстёгивать подсумки. Прошло ещё две секунды, и казарму наполнил звук завибрировавшей резины. Ракетной скорости, с которой противогазы начали облеплять бритые головы, мог позавидовать главный герой фильма «Маска». Нет сомнений, что в случае войны смерть от химической атаки курсантам не грозила.

Руки Герца делали привычное дело, а его глаза, которые за красоту давно следовало переименовать в очи, жили отдельной жизнью. На гражданке глаза Александра были похожи на чёрные смородины, которые нередко покрывались сентиментальной росой. До армии они преимущественно выполняли второстепенные функции: вызывали у девушек мучительно-сладкое томление в груди и глядели по сторонам в поисках красоты и совершенства. Служба в батарее заставила Герца понять, что глаза — это не орган с ударением на «а», а орган с ударением на «о». Во время одевания противогаза зрачки Александра перекатывались по белкам справа налево, отбивая секунды, как маятник на часах, и следя за скоростью товарищей, которые временно превратились из людей в ориентиры.

Павлушкин не думал о себе. Его действия были направлены на отвлечение внимания сержанта от Герца. Сразу после команды «газы!» Илья специально стал проделывать массу лишних и нарочитых движений, которые, казалось бы, должны были привести к тому, что он не уложится в норматив. Но Павлушкин был опытным объездчиком секунд. Что касается актёрской игры, то на этот раз она оставляла желать лучшего. Словно посредственность из второго состава провинциального театра, Илья явно переигрывал.

— Чё-то темнит обезьяна, — глядя на Павлушкина, думал Кузельцов. — Темни, темни. Всё равно вскрою.

Все курсанты уложились в норматив.

— Смотри-ка — успели, — издалека начал Кузельцов. — Даже Календарёв. Да же, Календарёв?

— Так точно!

— Молодца! — похвалил Кузельцов. — Реальные слоники, хоть сейчас саванну заселяй. Только, помнится, у меня один мамонт был. В чёрном, а не в зелёном гондоне. — Курсанты переглянулись. — Не волнуйтесь, — подбодрил Кузельцов. — Мамонт не вымер, он здесь. Чё по сторонам зыркаешь, Герц? Это ведь ты.

— Так точно! — не догадываясь о расследовании сержанта, бодро ответил Герц.

— Но ты мне что-то не нравишься, — продолжил Кузельцов. — Ты трубишь, как слон. Мамонт трубит по-другому, как-то предсмертно что ли. Ты же такой весёлый и пакостный ледниковый пройдоха, что мне кажется, что сейчас где-то рядом с тобой трётся очаровательная самка. Да, на которую ты вот-вот запрыгнешь, чтобы получить удовольствие и уберечь вид от вымирания.

— Копает, — подумал Герц и произнёс упавшим голосом: «Не понимаю, о чём Вы».

— Вот теперь реальный вымирающий мамонт, которого так и хочется добить, чтоб не мучился, — сказал Кузельцов, и Герц выдохнул с облегчением. — Но всё равно что-то не так. Вот только что — не пойму. Может, ушей у вас не хватает? Ну точно не хватает. А, Фань?

— Безуховы. Как положено.

— Вижу, что не Ростовы. Значит, дело не в ушах… В хоботах! Какие-то они у вас чересчур гофрированные, как прямо шланги в душах. Как думаешь, Павлуха?

— Хоботы как хоботы, товарищ сержант, — прозвучал ответ.

— Нда, хоботы как хоботы… Ага, ага. Теперь всё ясно. Дело в…

Кузельцов вперился в Павлушкина и взял МХАТовскую паузу. И тут Павлушкин совершил непростительную оплошность. Его рука машинально схватилась за карман кителя, в которой лежал военный билет. Парень почему-то подумал, что Кузельцов захочет сравнить номер, выбитый на противогазе, с номером, записанном в документе. Естественно, у сержанта и в мыслях не было ничего такого, однако, в движение подчинённого он вцепился, как бульдог в руку жертвы, и начал медленно перебирать челюстями с намерением добраться до шеи и перегрызть сонную артерию.

— Чё у тебя в кармане? — спросил сержант.

— Военник.[60]

— Ясен пень — не ириски. К осмотру! — Павлушкин передал сержанту военный билет. — Какой-то он у тебя красный, боец. Мне кажется, что ему за тебя стыдно. Или он у тебя коммунист? Ты же у нас из Шушенского, там все ленинцы, сам говорил.

— Говорил, правда. У нас Ленин в почёте. Благодаря Ленину, аэродром в Шушенском построили, всякие делегации с подарками приезжали.

— Короче, военник у тебя красный по убеждениям.

— У меня он тоже социал-демократ, — ввязался Герц.

— Тебя сейчас кто-нибудь спрашивал, обезьяна? — задал вопрос Кузельцов.

— Никак нет, — ответил Герц.

— А хули лезешь не в свои сани?

— Так мои вроде. Выслушайте, пожалуйста.

— По делу?

— Так точно.

— Валяй тогда.

— Коммунизм — это не так уж и плохо. Только нам надо было строить не материальный, а духовный. Я бы тогда в 17-ом сам стал красноармейцем. То есть красногражданцем. Если коммунизм духовный — в армии нет необходимости.

— И это называется по делу? — сказал Кузельцов.

— Ну, не совсем, конечно, хотя…

— Совсем, обезьяна, — перебил Кузельцов. — Совсем не по делу. Ни про Павлуху, ни про армию… Как это армия не нужна? Нас бы уже в 18-ом оккупировали, если бы её 23 февраля не учредили.

— А интервенты? Японцы, белочехи.