Ган Исландец

Можно представить себѣ изумленіе Орденера, когда онъ слушалъ такую рѣчь. Въ дикой, пустынной странѣ, подъ сводами подземной пещеры, какіе-то незнакомцы произносили имена близкихъ ему людей, даже его собственное! Мучительное сомнѣніе запало въ его душу. Возможно ли это? Неужели тотъ, чей голосъ онъ слышалъ, дѣйствительно агентъ графа Шумахера? Неужели Шумахеръ, этотъ почтенный старецъ, благородный отецъ его дорогой Этели, возмутился противъ короля, своего монарха, подкупилъ разбойниковъ, зажегъ пламя междоусобной войны? И для этого лицемѣра, для этого бунтовщика онъ, сынъ вице-короля Норвегіи, воспитанникъ генерала Левина, пренебрегъ своей будущностью, рисковалъ своей жизнью! Ради него розыскалъ и вступилъ въ борьбу съ исландскимъ разбойникомъ, съ которымъ, повидимому, Шумахеръ самъ имѣлъ сношенія, если вручалъ ему предводительство надъ этими бандитами!

Кто знаетъ, можетъ быть тотъ ящикъ, изъ-за котораго Орденеръ едва не поплатился жизнью, заключалъ въ себѣ какія нибудь гнусныя тайны этого низкаго замысла? Не насмѣхался ли надъ нимъ мстительный узникъ Мункгольмской крѣпости? Быть можетъ, онъ узналъ въ немъ сына вице-короля; быть можетъ — какъ мучительна была эта мысль великодушному молодому человѣку! — склонивъ его предпринять это роковое путешествіе, онъ разсчитывалъ только на гибель сына своего врага!..

Увы! Когда къ какому нибудь несчастливцу долгое время питаемъ мы уваженіе и любовь, когда мысленно въ глубинѣ души поклялись въ неизмѣнной преданности гонимому судьбой, — какъ ужасна бываетъ горечь той минуты, въ которую онъ окажется неблагодарнымъ и когда намъ приходится разочаровываться въ своемъ великодушіи и проститься съ чистымъ, прекраснымъ наслажденіемъ самопожертвованія. Въ одно мгновеніе старѣемъ мы самой печальной старостью, старѣемъ опытностью, теряемъ самыя чудныя иллюзіи жизни, которая и привлекательна-то только своими иллюзіями.

Эти горькія мысли безпорядочно толпились въ умѣ Орденера, который хотѣлъ бы умереть въ эту роковую минуту. Ему казалось, что все счастіе его жизни теперь рушилось навсегда. Многое въ увѣреніяхъ того, который выдавалъ себя довѣреннымъ агентомъ Гриффенфельда, казалось ему ложнымъ и сомнительнымъ, но такъ какъ все это клонилось къ тому, чтобы обмануть несчастныхъ поселянъ, Шумахеръ еще болѣе являлся виновнымъ въ его глазахъ: и этотъ Щумахеръ былъ отцомъ его Этели!..

Эти размышленія мучительно волновали его душу. Онъ дрожалъ, держась за ступени лѣстницы, и продолжалъ слушать. Иной разъ съ невыразимымъ нетерпѣніемъ, съ страшной жадностью ждемъ мы несчастій, которыхъ наиболѣе страшимся.

— Да, — продолжалъ голосъ посланца, — теперь вами предводительствуетъ страшный Ганъ Исландецъ. Кто теперь осмѣлится съ вами сражаться? Вы боретесь за своихъ женъ, за дѣтей, у которыхъ столь низко отнимаютъ наслѣдство, за благороднаго несчастливца, который вотъ ужъ двадцать лѣтъ несправедливо томится въ позорной тюрьмѣ. Идемъ, васъ ждетъ Шумахеръ и свобода! Смерть притѣснителямъ!

— Смерть притѣснителямъ! — подхватила тысяча голосовъ.

Стукъ оружія и хриплые звуки горныхъ рожковъ огласили своды подземелья.

— Стой! — закричалъ Орденеръ, поспѣшно соскочивъ съ лѣстницы.

Мысль избавить Шумахера отъ преступленія, а отечество отъ столькихъ бѣдствій совершенно овладѣла его душой. Но лишь только переступилъ онъ порогъ подземной пещеры, страхъ необдуманнымъ вмѣшательствомъ погубить отца его Этели, а быть можетъ и ее самое, заглушилъ въ немъ всякое другое чувство. Поблѣднѣвъ, остановился онъ у порога, съ изумленіемъ смотря на странное зрѣлище, открывшееся его взорамъ.

Пещера похожа была на обширную площадь подземнаго города, границы которой терялись въ массѣ столбовъ, поддерживавшихъ своды. Столбы эти сверкали какъ хрусталь при свѣтѣ тысячи факеловъ, которыми размахивала толпа странно вооруженныхъ людей, въ безпорядкѣ расхаживавшихъ въ глубинѣ площади. При видѣ этихъ огней и страшныхъ призраковъ, блуждавшихъ во мракѣ, можно было вообразить себя въ одномъ изъ тѣхъ сказочныхъ сборищъ, куда, по древнимъ сказаніямъ, стекаются колдуны и нечистая сила съ звѣздами въ рукахъ вмѣсто свѣтильниковъ, освѣщая по ночамъ древніе лѣса и разрушенные замки.

Поднялись оглушительные крики:

— Незнакомецъ! смерть! смерть ему!

Сто рукъ поднялось надъ Орденеромъ, который схватился за свою саблю… Благородный юноша! Въ своемъ великодушномъ порывѣ онъ забылъ, что онъ одинокъ и безоруженъ.

— Стой! стой! — вскричалъ голосъ, по которому Орденеръ узналъ посланца Шумахера.

Низенькій толстякъ, въ черной одеждѣ, съ проницательными коварными глазами, приблизился къ Орденеру.

— Кто ты такой? — спросилъ онъ.

Орденеръ не отвѣчалъ. Его такъ стиснули со всѣхъ сторонъ, что на груди его не осталось мѣста, въ которое бы не опиралось оружіе сабли или дуло пистолета.

— Что, струсилъ? — спросилъ усмѣхаясь толстякъ.

— Если бы вмѣсто этихъ шпагъ рука твоя лежала на моемъ сердцѣ, - хладнокровно отвѣтилъ Орденеръ, ты убѣдился бы, что оно бьется не скорѣе твоего, если только у тебя есть сердце.