Ганзейцы. Савонарола

Датчанин долго засиделся у Госвина Стеена. Уж все звёзды засветились на небосклоне, уж холодным ночным ветром потянуло с моря, так что Ганнеке, привычный к стуже, нашёл нужным натянуть себе на плечи какой-то старый брезент... А датчанин всё не выходил от Стеена. Царившая кругом тишина и сырой холод, пронизывавший человека насквозь, — всё это напоминало Ганнеке, что он на чужбине, да ещё на какой неприветной чужбине, где и климат, и море, и люди одинаково хмуры и пасмурны. А добродушному Ганнеке в этом холоде и тишине было не по нутру. Привычный к городскому шуму и движению, он только там себя хорошо и чувствовал, где около него текла жизнь деятельная, весёлая, пёстрая, как на торговой площади в Любеке. Он рад был радёшенек, когда, наконец, раздался в темноте голос его господина, и он был призван в его комнатку.

В комнате царила такая тьма, что хоть глаз выколи. Стеен, среди своей важной и таинственной беседы с незнакомцем совсем позабыл об освещении и только теперь приказал Ганнеке принести огня.

Верному слуге показалось, что голос его господина звучит как-то странно. Он вышел за огнём и внёс в комнату светец, который и поставил на полочку около двери. Только тут успел он рассмотреть лицо Стеена и просто в ужас пришёл! Смертная бледность покрывала его щёки, и странное смущение было написано во всех чертах. Кнут Торсен, напротив, преспокойно осматривал все углы комнаты, как будто ничего особенного между ним и Госвином не произошло.

— Теперь вы позволите мне удалиться, — сказал он, обращаясь к Госвину, который тяжело дышал и был страшно взволнован. — Я проведу ночь в прибрежной таверне, а завтра через Мальмё возвращусь в Копенгаген.

Сказав это, он слегка поклонился и направился к выходу.

— Проводи его из нашей витты, — приказал Госвин рыбаку, ожидавшему распоряжения. Тот, испуганный выражением лица своего господина, хотел было к нему обратиться с вопросом участия; но Госвин так нетерпеливо и повелительно махнул рукой, указывая на двери, что Ганнеке должен был повиноваться и вышел из комнаты вместе с датчанином, к которому почувствовал ещё более отвращения.

VIII

Датчане в Визби

Когда Стеен остался один в комнате, он в страшном волнении бросился на стул и закрыл себе лицо руками. В таком положении он и оставался несколько минут. Тяжело он дышал, казалось даже, как будто среди его вздохов слышались рыдания. Но когда он отнял руки от лица и мощною рукою опёрся о стол, то в глазах его не видно было слёз: в них скорее выражалась какая-то дикая решимость. Губы были плотно сжаты, а вздутые на лбу жилы свидетельствовали о страшном гневе, кипевшем в сердце Стеена.

Он злобно засмеялся, но тотчас после того прижал обе руки к сердцу, как бы ощущая в нём жестокую боль, вскочил со стула и поспешно открыл маленькое окошечко. Прохладный ночной ветерок освежил его и на минуту оказал благодатное влияние на его сильно возбуждённые нервы.

Но, видимо, новый порыв отчаяния овладел им вскоре после того, и он опять опустился на стул, закрыв лицо обеими руками.

В таком положении застал его Ганнеке по возвращении. Перепуганный, подошёл он к хозяину и воскликнул:

— Добрый вы мой, бедный г-н Стеен, что с вами такое?

Госвин не мог выговорить ни слова. Он только покачал головою.

— Нет, уж нет, — продолжал Ганнеке в большом волнении, — вы уж, пожалуйста, теперь от меня не укрывайтесь, хоть я и бедный, и простой человек, и вам не ровня! Поверьте, что наш брат иногда вас, господ, лучше понимает, нежели и вы-то сами себя понимаете!

Купец мотнул головою и крепко пожал мозолистую руку честного рыбака.

— Вы мне дороги, г-н Стеен, — продолжал Ганнеке (и две крупные слезы текли по щекам его), — так дороги, как если бы вы мне братом были родным, не в обиду вам будь сказано. Ах, г-н Стеен, ведь мы-то все только у одного Господа, Спасителя нашего, и находим себе утешение в печалях: он тоже ведь был простой человек. И уж вы не побрезгуйте моей к вам преданностью и привязанностью. Как бы вы были теперь дома, в кругу вашего семейства, так я бы не посмел к вам навязываться с моим участием; ну, а ведь здесь-то вы одиноки, и мне сдаётся, что вам было бы полегче, как бы вы немножко порассказали.

Госвин Стеен прижал руку рыбака к своему сердцу.

— Ты — добрый, дорогой, преданный мне человек, — сказал он дрожащим голосом, который невольно выдавал его внутреннее волнение, — и, поверь мне, я высоко ценю твои заботы обо мне. Но тебе нечего обо мне тревожиться. Мы все — люди. Все поддаёмся иногда тяжёлому настроению, но ведь это проходит, минует... Я вот и теперь уже чувствую себя гораздо твёрже...

Ганнеке взглянул на говорившего испытующим оком.

— Полно, так ли, г-н Стеен? — спросил он с некоторым недоверием.

Купец не ответил. Взор его, выражавший отчаяние, блуждал по стенам маленькой комнатки, руки судорожно сжимались — и вдруг неудержимый стон вырвался из груди его.